— Трогайте спокойно, — сказал Ракитин шоферу, а сам, не отрываясь, смотрел туда, где уселись куропатки.
Подъехали совсем близко. Машину и птиц разделял только сугроб с торчавшими кустиками чилиги. Не боясь набрать в ботинки снега, увлеченный Ракитин вышел из машины и, пригнувшись, побрел к чилиге. Но не успел он сделать и десятка шагов, как стая будто взорвалась, обдав его волной искристой холодной пыли.
— Вот черти! — вздохнул Ракитин и пожалел, что не имеет с собой ружья.
Куропатки на этот раз полетели от дороги в сторону, к единственной в степи горе. И у той горы маячил человек. Один-одинешенек во всей заснеженной округе.
— Охотник, что ли? — предположил Ракитин.
— Не похоже, — сказал шофер. — На гору лезет. Альпинист какой-то.
Человек действительно взбирался на гору, не обращая внимания на куропаток. Он долез до самой макушки, приладил к ногам лыжи и, отчаянно взмахнув палками, полетел вниз.
— Храбрый, однако, — сказал Ракитин и, повернувшись к шоферу, скомандовал: — Поехали!
— Так он же машет, — сказал шофер.
— Кто машет? — не понял Ракитин.
— Лыжник.
Человек и в самом деле торопливо бежал к машине, время от времени подавая рукой какие-то знаки.
Когда лыжник приблизился, Борис Иванович не поверил глазам своим. Это была его дочь в бежевом лыжном костюме, белой пуховой шапочке и с полевым военным биноклем.
— Мило-весело! Ты как сюда попала? — строго спросил Борис Иванович.
— Так, прогуляться. И тебя встретить.
— Хорошее дело: меня встретить. Еще на гору лезешь. Ноги сломать захотела? А это откуда у тебя? — он показал на бинокль.
Римма улыбнулась.
— У Аркадия Петровича выпросила, чтобы не прозевать твою машину.
Борис Иванович, не говоря больше ни слова, взял у нее лыжи. Долго потом ехал, не поворачиваясь и не разговаривая. Лишь перед самым городом немного повеселел, начал шутить:
— Это куропатки тебе помогли. А то бы «козел» наш мимо горы только хвостом вильнул.
— Ну что же, — сказала Римма. — Покаталась бы еще с крутояра. Чудо!
— Ишь ты, отважная какая, — покачал головой Борис Иванович. — Нет уж, лучше ты мне встреч таких больше не устраивай. Обойдусь без фанфар. А как у тебя, кстати, с работой?
— Нормально. Сегодня последний инструктаж, завтра первое дежурство.
— Смотри еще там с крутояров не прыгай…
В городе у небольшого старинного особняка с вывеской «Студия художников» Ракитин попросил остановить машину и снова повернулся к Римме.
— Зайдем?
— Обязательно, — сказала Римма и первой выбежала из машины.
Полина Поликарповна встретила их в вестибюле. В узком темно-синем костюме, с высокой прической, она выглядела изящно и моложаво. Борис Иванович не удержался, шепнул:
— Красивая ты сегодня.
«Только сегодня?» — спросил ее взгляд.
Они пошли по комнатам, сплошь занятым картинами и скульптурными изображениями. Ракитин сразу же остановился возле крупной фигуры солдата, припавшего к пулемету. Но Полина Поликарповна взяла его за руку.
— Знаешь что, Борис? Ты посмотри раньше, как мы ютимся в этом помещении. Ведь повернуться негде.
— Вижу, все вижу, — сказал Борис Иванович. — Поживите, потерпите.
— Как же терпеть? Нам выставку устраивать негде.
— Почему негде? Идите в клубы, в Дома культуры. А то чего вы тут прячетесь?
— Ты погляди на него, — повернувшись к дочери, сказала Полина Поликарповна. — Он скоро и художников по клубам разгонит.
— Папа! — воскликнула Римма. — Это же искусство!
— Правильно, искусство. А где ему место? В салонах?
Полина Поликарповна только вздохнула и повела мужа дальше. От картины к картине переходной неторопливо, иногда понимающе переглядывались. У портрета машиниста Мерцалова Борис Иванович задержался дольше, чем у других.
— Не нравится мне эта работа. Нос не нос, глаза не глаза. Не похож человек совершенно.
— Художник лучше знает, похож или не похож, — ответила Полина Поликарповна. — Это тебе не фотография. Здесь каждый мускул на взлете.
— Мускулы может и на взлете, — согласился Борис Иванович, внимательно прищурившись. — Но все же не то, что нужно. Да, вон пусть Римма скажет? Она Мерцалова лучше нас знает.
— Ладно, не играй у человека на нервах, — рассердилась Полина Поликарповна и резко повернулась к противоположной стене, где на мольберте стояло небольшое полотно с изображением похожего на ракету локомотива, устремленного навстречу полыхавшей в полнеба заре. — Может, и это не нравится?