— Мило-весело, — усмехнулся Ракитин и встал со стула. — Ну, ладно, товарищи, все. А по письму… решим так. Вы пригласите Белкину и объявите, когда и в каком доме она получит квартиру. Конкретно.
Кирюхин поморщился, как бы говоря, ну зачем такая точность, Борис Иванович? Кто знает, что еще произойдет, пока новый дом построим?
— Ничего, ничего, — сказал Ракитин. — Нельзя же вычеркнуть человека из списка и умыть руки. А что касается Алтунина…
— Этого мы проработаем в отделении, — грозно пообещал Кирюхин. — Мы с него спросим и за ремонт, и за план перевозок. За все спросим, Борис Иванович. И метельную ночь не забудем.
— Добро, — сказал Ракитин. — А письмо я передам, пожалуй, Зиненко. Пусть он все-таки изучит.
— Чудно, — задумался Кирюхин, когда секретарь горкома уехал. — Других за клевету из партии исключают, под суд отдают, а тут еще изучать будут.
— Дипломатия, — понимающе объяснил Сахаров.
— Значит, пусть пишет снова?
— Ну нет, больше не напишет. Смею заверить, Сергей Сергеевич. И про любовь забудет. Мы ей создадим обстановочку…
24
Отпустив машину в гараж, Ракитин поднялся в лифте на пятый этаж гостиницы. В номере у Зиненко обе оконные створки были распахнуты, и массивные бархатные шторы колыхались от сквозняка.
— Дышим? — спросил Ракитин, придерживая, дверь, чтобы не хлопнула.
— А что же делать? — ответил Зиненко. — Топят, как в гарнизонной бане. Ругаться пробовал, не помогает. Говорят — норма.
— Правильно, — рассмеялся Ракитин. — Раз положено, получи сполна и не жалуйся.
Было около восьми вечера. Над городом стоял морозный туман, и все казалось одинаково белесым.
Зиненко непривычно хмурился.
— Иди-ка сюда! — сказал Ракитин и, подведя его к окну, показал на коробку четырехэтажного дома, торчавшую из-за крыш на соседней улице. — Можешь считать себя жильцом этой священной обители.
— Почему священной? — спросил Зиненко.
— Очень просто. Здесь когда-то стояла церковь. Давно, правда. А старушки и сейчас, проходя мимо, крестятся! Так что всегда будешь осенен знамением божьим и упасен от всякой нечистой силы.
Но Зиненко не повеселел и теперь. Он стал даже еще более угрюмым, думая о чем-то своем. Ракитин заметил это, спросил:
— А как твои дела в депо, Аркадий? Чибис там чего-то мудрит. Жалобу написала, защищает начальника депо. Кстати, что ты о ней можешь сказать?
— Плохого ничего, — ответил Зиненко.
— И хорошего тоже?
— Почему, — возразил Зиненко. — Мне показалась она женщиной умной, с огоньком.
— Насчет огонька ты прав, — улыбнулся Ракитин. — Огонек у нее имеется. А как она с Алтуниным? Воркуют голубки?
— Вроде воркуют. Но это по-моему не столь важно.
— Э-э, нет, — погрозил пальцем Ракитин. — Если хочешь знать, то и жалоба на этой самой почве появилась. Да, да, я уже прощупывал. В отношении Белкиной она права, а в остальном… Словом, придется с этой Чибис потолковать серьезно.
Зиненко долго молчал, о чем-то раздумывая. Потом сказал решительно:
— Знаешь что, Борис Иванович, отпусти меня из горкома.
— Как это отпусти? Ты что, Аркадий, в уме? — Ракитин уперся ладонями в край стола, пружинно вытянулся.
— Не могу я так, Борис Иванович, не могу.
У Ракитина от волнения подергивалась кожа под глазом. Он был уверен, что предложил Аркадию самую подходящую работу, что именно в горкоме офицер запаса мог бы великолепно применить свой многолетний опыт воспитателя. А тут вдруг эти словечки: «Не могу», «Не хочу».
— Нельзя так. Нужно дорожить доверием, — сказал Ракитин. Зиненко долго молчал. Не хотел он, как видно, причинять обиду человеку, который проявил столько хлопот о его устройстве. Но идти на сделку с совестью было тоже не в его характере.
— Мне лучше ямы рыть, чем разыгрывать из себя инспектора, — откровенно признался Зиненко. Ракитин долго смотрел ему в глаза.
— Странно ты рассуждаешь, Аркадий.
— Почему странно. Ведь чтобы разобраться в людях, нужно с ними пуд соли съесть.
— Но я же тебя не тороплю. Сиди в депо еще полмесяца. Мало? Сиди месяц.
Зиненко потер пальцами лоб, сказал раздумчиво:
— Комбат Ракитин когда-то внушал: «Главнее в бою — не терять времени».
— Правильно внушал. Жаль, что здесь не армейские условия. Демократией пользуешься. Говори откровенно, куда уходить собираешься?
— В депо.
— На какую работу?
— Алтунин обещает должность мастера.