— А если тепловозы портить начнут? — спросил Александр Никифорович.
— Тогда дело не пойдет.
— Эге, значит, не уверены?
— Как вам сказать, — развел руками Алтунин. — Подумаем, посоветуемся. Людей послушаем. В этом деле на совесть опираться надо.
— То-то и оно, что на совесть, — все больше раздражался Сазонов-старший. — А коли нет ее, совести, тогда как? — Он вздохнул громко, с натугой, будто ему не хватало воздуха. — Одним словом, анархия получается, Прохор Никитич. Не хотим беречь завоеванное. Халатным элементам уступку делаем.
— Зачем так говорить, Александр Никифорович. Вопрос большой, государственный.
— Во, во, к государственному вопросу и подходить надо по-государственному. Возражаю категорически!
Из конторы Сазонов-старший вышел расстроенный до дрожи в руках. Не верилось ему, что сам Алтунин, который всегда был таким решительным, занимает какую-то странную позицию: то соглашается, то задумывается. Уж такой нерешительности никак не ожидал от него Александр Никифорович.
У выхода из цеха старый машинист остановился, оперся на ящики с какими-то деталями. Сильно стучало сердце, отдаваясь в висках и в локте левой руки. Перед глазами плыл туман: то закрывая стоявшие на канавах тепловозы, то открывая их подобно огромному серому занавесу. У самого уха кто-то спросил:
— Ты что, Никифорович, приболел?
— Да нет, какая болезнь! — он повернулся и увидел перед собой Шубина. — Перенервничал немного из-за этой вашей сменной езды. Придумали тоже.
— Э-э, не говори лучше, — сказал тот, разглаживая сморщенный на животе китель. — Не поймешь, что делается. Перестройка за перестройкой. Сплошные неприятности. Но ты-то чего волнуешься? Дом есть, пенсия хорошая. Сиди да радуйся.
— Чему радоваться? Как вы технику губить будете? Ну, нет, пока ума не лишился.
Сазонов резко выпрямился и торопливо зашагал к выходу. Никогда еще не уходил он из депо с таким тяжелым настроением.
2
Проснулась Лида внезапно, ощутив возле себя пустоту. Провела рукой по подушке: Пети не было. Интересно, как он ухитрился встать, не потревожив ее?
Лида подняла голову. В квартире было темно и тихо. Лишь рядом на маленькой кроватке аппетитно посапывал сын. Чтобы не наделать шума, она как можно медленнее опустила ноги на пол, сделала несколько шагов по мягкой ковровой дорожке и только теперь на фоне синеватого окна различила крупную фигуру Пети.
— Все же проснулась, — сказал он шепотом. И прежде чем она успела ответить, взял ее, как маленькую, за руку и тихо привлек к себе.
— Смотри вон туда! — его рука вытянулась в направлении далекой водонапорной башни, чуть приметной на фоне звездного неба. — Сейчас появится!
Они вместе вчера слышали по радио, что запущенный два дня назад новый тяжеловесный спутник земли в три часа ночи пролетит над их городом. Именно здесь, с юго-востока на северо-запад.
— А может, уже пролетел? — спросила Лида.
— Нет. Еще пять минут.
Они затихли, устремив взоры на темный гриб водонапорной башни. Город спал мирно и безмятежно. Только изредка нарушали ночную тишину далекие вздохи тепловозных сирен да выбивали мелкую дробь колеса быстро мчавшегося пассажирского поезда.
— Тринадцатый подходит, — сказал Петр. — Кажется, без опоздания.
И в этот самый момент яркая звезда, подобно метеору, надвое располосовала высоту темно-синего купола. Большая Медведица словно отпрянула на мгновенье в сторону. Дымка Млечного Пути поредела, сделалась какой-то белесой, почти незаметной.
В следующую секунду звезда уже скрылась за крышей дома. А Петр и Лида все еще смотрели, не желая с ней расставаться. Тесно прижавшись друг к другу, они тоже как будто парили над огромным и чутким миром. Лида чувствовала, как у нее трепетно и сладко замирает душа. И ей захотелось вдруг изо всех сил крикнуть: «Петя, не отпускай меня!» Только он и без того крепко держал ее в своих объятьях.
Так же вот было когда-то в железнодорожном парке на гигантском колесе, куда Петя пригласил ее, чтобы посмотреть сверху на город. Едва их покачивающаяся люлька поднялась над верхушками деревьев, у Лиды захватило дух от ощущения высоты. Она схватила Петю за руку и торопливо зашептала: «Держи меня, я боюсь». И он держал ее сперва за локти, потом за плечи. А на самом верху, когда Лида закрыла глаза, взял ее к себе на руки и, прижав, целовал долго, долго, забыв, что они плывут на виду у всего города.