Когда же он свел ее на землю, взволнованную и опьяненную, она сказала ему с обидой: «Змей-Горыныч ты, вот кто». И весь вечер не разговаривала. Сейчас, глядя ему в лицо, Лида повторила эту фразу, только тихо и ласково. И он тоже вспомнил и колесо, и первые поцелуи. И ответил, как тогда: «Трусиха ты, трусиха», Но она не была теперь трусихой. Она сама обнимала его и ласкала, своего большого и сильного Петю. Потом откинула назад голову, пожаловалась:
— Задушил ты меня совсем. Слышишь?
С минуту стояли они и снова смотрели туда, где только что пролетел спутник.
— Эх, и здорово! — сказал Петр, не скрывая восхищения. — Куда скакнули-то, уму непостижимо.
В окно наплывала прохлада, приятно освежала, доносила из степи хмельные запахи чебреца и дикого клевера.
— Спать, может, уже ляжешь? — спросила Лида. — А то еще заболеешь космической бессонницей, и Алтунин спишет тебя с тепловоза.
— Теперь не спишет, — уверенно сказал Петр. — Не то время. Теперь я тоже, вроде космонавта, на новый простор вышел. И способ езды будет новый. Хватит быть рабами техники.
— Ну, ладно, ладно. Какой ты все-таки непослушный. — Она прикрыла оконные створки и стала вдруг серьезной. — А ты ее не встречаешь, Петя?
— Кого это?
— Не знаешь? Она же здесь, работает в отделении.
— Опять ты о ней, — тяжело вздохнул Петр. — Ну выбрось ты ее из головы, забудь. Приехала и приехала. Ничего особенного. — Он снова привлек Лиду к себе, поцеловал сперва в плечо, потом в губы. Часто и жарко задышал ей в шею. Она хотела еще что-то спросить у него, но только сказала:
— Тише, не разбуди сына…
В комнату еще не успел войти рассвет, как вдруг зазвонил телефон. Петра вызывали в депо. Предстояла поездка.
— Ну вот, а ты не выспался, — сказала Лида, виновато вздохнув.
— Ерунда, — махнул рукой Петр. — Я на сон не жадный. Могу не спать хоть две, хоть три ночи. Не веришь? Вот обожди, докажу… Да ты знаешь, как все-таки будет здорово работать посменно? Сошел с тепловоза, и никакой печали. Отдохнул немного, садись на другой тепловоз. Потом на третий. Все тебе подготовлено. Красота! И, главное, никто не упрекнет: вон, дескать, мерцаловский на ремонт поставили. Прекратится эта «твое», «мое», «его».
— Ничего подобного, — возразила Лида. — Отвечать все равно будете.
— О, да ты тверда, как Алтунин! — улыбнулся Петр.
— Причем тут Алтунин?
— Так ведь он жить без придирок не может. Ему бы только и привлекать машинистов к ответственности.
Лида обидчиво нахмурилась.
— Не говори, Петя, глупостей. Пойдем лучше, я поджарю тебе яичницу.
Стало совсем светло, когда Петр позавтракал и собрался в дорогу Он уже подошел к жене, чтобы поцеловать ее, как вновь затрещал телефон. На этот раз звонил Роман Филиппович. Он сказал, что Евдокия Ниловна сегодня прийти не сможет, и что внука придется доставить к ней. Опуская трубку, Петр грустно вздохнул:
— Ох и надоели эти походы!
— Что же делать? — Лида посмотрела ему в глаза. — Тогда оставь нас сегодня у мамы.
— А как я?
— И ты с нами. Дом просторный. Оттуда и на работу ходить ближе.
— Брось, — вспыхнул Петр. — То плакали, квартиру просили.
— Да разве я просила?
— Ну, я просил. Теперь отказываться, что ли? Другому отдать? Нет уж, этого не будет. Давай Сережку, я сам понесу. И через мост переправлю сам. Только поскорей собирайся.
Утро было тихое и теплое. Дворники подметали улицы, громко шаркая жесткими метлами. Хорошо помытая листва на кустах блестела. Но все это почему-то не нравилось маленькому Сереже. Он бунтовал, невзирая ни на какие уговоры.
— Эко вы дитя мучаете, — проворчал проворный старичок, отставляя метлу к забору. — Ему бы спать надо!
— Знаем, что надо, — дерзко ответил Петр.
Старичок не унимался:
— Много вы, молодые, знаете, Хотя бы голову ребенку подняли повыше.
Лида молчала. Она только изредка протягивала к малышу руку и поправляла выпадавшую у него изо рта соску.
За мостом Петр передал сына Лиде, сказал с некоторой уступчивостью:
— Ладно, сегодня оставайся у своих. Сама не носи. Я, наверное, поздно приеду.
— Тогда приходи тоже к маме. Придешь?