— Ах, вон что! — дернулся Кирюхин. — Перевалить вину, значит, хотят. Нет уж, не выйдет!
Он взял попавшийся под руку комок земли и бросил в осоку, где по-прежнему мирно возились лягушки. На середине озера что-то бултыхнулось тяжелое и скользкое. Звезды в воде вздрогнули, затрепетали и долго не могли успокоиться.
— Сом гуляет, — поднявшись на корточки, сказал Гринь. — Днем под корнями сидит, а ночью гуляет.
Кирюхин промолчал, будто не расслышал собеседника. А когда тот начал делиться с ним своими прежними наблюдениями за сомом, решительно остановил его:
— Обождите, батенька, про сома потом. Говорите, что еще привезли из Широкино?
— Что же еще, — раздумывая, вздохнул Гринь. — Еще привет вам душевнейший и, само собой, приглашение от Андрея Сергеевича. Да ведь оно и грешно вам, Сергей Сергеевич, не съездить после такой продолжительной разлуки. Родной брат все-таки.
— Это верно, — басовито прогудел Кирюхин и опять бросил комок земли в осоку. Он думал, что Гринь сразу же изменит тему разговора, а он, как назло, принялся рассказывать о том, какой Андрей Сергеевич приятный человек и сколько в нем схожего с ним, Сергеем Сергеевичем.
— Насчет схожести это вы зря, — возразил Кирюхин. — И вообще брат братом, а дело делом. Вы мне факты для письма давайте. — Он хотел еще что-то сказать, но издали донесся голос Нины Васильевны:
— Эй, мужики! Где вы пропали? Уж не русалки ли вас в озеро утянули?!
Положив листы протокола на стол, начальник депо сказал с сожалением:
— Лучше бы, конечно, присутствовать лично. Записи полной картины не раскроют.
— Посмотрим, — ответил Кирюхин, а про себя подумал: «Может, здесь-то и схвачу я вас за рога, товарищ Алтунин».
Эта мысль осенила его еще утром, когда Сахаров сообщил ему по телефону о сердечном приступе Александра Никифоровича.
Кирюхин сразу же, отложив дела, заторопился в депо, чтобы немедленно выяснить подробности далеко не случайного, по его мнению, происшествия. Расположившись в кабинете Алтунина, он потребовал предоставить ему записи всех вчерашних выступлений. Записи были черновыми, не очень ясными. Но это начальника отделения не смущало. Он даже был доволен тем, что застал протокол в первозданном состоянии, когда никто еще не успел ничего ни изменить, ни сгладить.
— Ладно, почитаю, — сказал Кирюхин и с какой-то пристальной подозрительностью посмотрел в лицо Алтунина. — А вы идите по своим делам. Сидеть возле меня не стоит. Потребуетесь, позову.
В открытые окна вползала жара. Пахло разогретым металлом и парами солярки. Уже вторую неделю на небе не появлялось ни единой тучки. От духоты не было спасения даже ночью. У себя в кабинете Сергей Сергеевич все время держал рядом вентилятор.
Под струями ветерка было приятно работать. Лучше думалось. А тут в алтунинском кабинете он чувствовал себя словно в пустом товарном вагоне. Куда ни посмотрит: голые стены да потолок. Раньше хоть цветы привлекали внимание, а теперь и дзеты исчезли. «Эх, Алтунин, Алтунин, беззаботный ты человек, — возмущенно вздохнул Кирюхин и коснулся пальцами графина. — Даже вода теплая. Не мог для начальника постараться. Никакого уважения не имеет». Сергей Сергеевич поднял голову, крикнул вполголоса:
— Эй, девушка!
Танцующей походкой вошла Майя Белкина. Ее зеленоватые глаза спросили: «Что угодно, товарищ начальник?»
Пригладив бороду, Кирюхин деликатно осведомился:
— Свежая вода в этом доме бывает?
— Сейчас, — вежливо кивнула Майя.
И не более, как через пять минут, на столе появился графин с искрящейся газированной водой. Кирюхин поднес к губам налитый девушкой стакан и от удовольствия улыбнулся.
— Где это вы раздобыли?
— В цехе, — весело ответила Майя. — У нас уже давно рабочие пьют газированную. А вы не знали? Тогда заходите почаще!
Кирюхин неловко заворочался на стуле. Не хватало еще, чтобы эта зеленая девчонка позволяла себе разговаривать с ним, как Алтунин. И Сергей Сергеевич немедленно принял деловой вид. Майя понимающе повела бровями и скрылась за дверью.
Кирюхин читал страницы протокола внимательно. Старался ничего не пропустить. Слова Петра Мерцалова, предложившего прекратить прения и немедленно одобрить новый способ использования локомотивов, он выписал в блокнот и подчеркнул жирно чернилами. А над высказыванием Алтунина вдруг задумался. Его поразили уж очень откровенные возражения: «Не в одобрении дело».