5
Над переулком горели звезды. Крупные, мелкие, яркие и тусклые. Чуть не в полнеба висел огромный звездный ковш. Чтобы отогнать грустные мысли, Елена Гавриловна не отрывала взгляда от далеких таинственных светил. И все же подумала: «Неудачница я какая-то. Во всем неудачница».
Войдя во двор небольшого одноэтажного дома, где она теперь жила, Чибис остановилась и удивленно развела руками. На низком двухступенчатом крыльце в обнимку сидели дети Алтунина.
— Боже мой! — воскликнула Елена Гавриловна. — Наташа, Вовик, вы давно тут? — схватила их, прижала к себе. — Отец-то спохватится, с ума сойдет!
— А он знает, — сказала Наташа.
— Нет, правда?
— Правда, правда, — с полной серьезностью повторила Наташа. — Он даже разрешил ночевать здесь, если запоздаем.
— Он сказал: «Какие вы ужасные, идите уж», — уточнил Володя.
— Ну и чудесно, — обрадовалась Елена Гавриловна и сразу же подумала: «А меня видел перед самым вечером дважды, и ни слова. Вот характерец».
Над крыльцом дремали густые клены. Их ветви свисали чуть не до самых ступеней. Весь двор выглядел тихим, заросшим, будто совершенно отгороженным от города.
Когда Елена Гавриловна переехала сюда со своими пожитками, ей было очень тоскливо. Порой не хотелось даже идти в этот особняк, где вторую половину занимали муж и жена, тоже немолодые и бездетные. Иногда случалось, что не выдерживала одиночества, среди ночи одевалась и брела по сугробам в депо, в свой кабинет, и там, на старом кожаном диване, коротала время до рассвета.
Потом, когда распустилась зелень и двор наполнился птичьим щебетом, на душе стало легче. А теперь с маленькими гостями Елена Гавриловна чувствовала себя самой счастливой на свете. Она распахнула все двери, вынесла под клены стол и включила электрическую лампочку, подвешенную к столбу посредине двора.
— Сейчас будем готовить ужин, — сказала она, все еще взволнованная встречей.
Наташа стала ей помогать. А Володя глядел на клены, которые при свете словно ожили, раздвинули свои густые ветви и сделались совершенно золотистыми.
Чтобы занять мальчика, Елена Гавриловна достала из тумбочки журналы с картинками.
— Вот, мой хороший, садись и читай.
Володя схватил журналы в охапку и унес к столу. Но тут же вернулся с какой-то бумагой, обнаруженной среди картинок.
— Что это? — Елена Гавриловна посмотрела и сразу же изменилась в лице. Она узнала свое заявление, которое написала секретарю горкома в тяжелые дни переселения:
«Работать в такой атмосфере не могу. Прошу срочно назначить отчетно-выборное собрание».
Елена Гавриловна закрыла глаза, подумала: «Ну, как я могла это сделать? Вот глупая». Она порвала бумагу на мелкие части и бросила в ящик, громко стукнув крышкой.
За столом сидели долго. Ели яичницу с колбасой, горячие сырники в сметане. Потом пили чай, намазывая хлеб душистым яблочным конфитюром.
Откуда-то выскакивали летучие мыши, отважно выписывали над столом приветственные круги и мигом исчезали, даже не задев листьев.
Иногда совсем рядом начинал просяще гудеть жук. Володя махал ему рукой и кричал:
— Лети, лети! Давай!
Но когда жук затихал, Володя сокрушенно морщился.
Неожиданно к калитке подкатила легковая машина. Умолк мотор, хлопнула дверца. «Наша дежурная, что ли?» — насторожилась Елена Гавриловна. Однако не угадала. Во двор вошли Ракитин и Зиненко, оба по-домашнему, в легких рубашках без рукавов: один в белой, другой в сиреневой. Хозяйка всплеснула руками:
— Вот уж чудо! Борис Иванович! Аркадий Петрович! Откуда вдруг? Как это вы?
— А просто, — сказал Ракитин. — Купаться ездили. Вот и…
— Да куда же купаться? Не по пути вроде?
— Так тут не мы. Тут шофер. Новой дорогой решил. А к вам приказал вот Аркадий. Заглянем, говорит, на огонек, проехать неудобно.
— Как же проехать, — отозвался Зиненко. — Огонек-то на весь переулок.
— Ну ладно, ладно, — замахала руками Елена Гавриловна. — Проходите, пожалуйста, прямо на чаек.
Ракитин повернулся к детям, которые, прижавшись к столу, внимательно следили за поведением гостей и хозяйки.
— Это чьи же такие?
— Алтунины, — твердо ответил Володя.
— Ах, Алтунины! — сказал Ракитин. — Рад познакомиться. Очень рад. — И опять к Елене Гавриловне: — А вы что же из центра и вдруг на окраину?
— А тоже, чтобы купаться ходить.
— О, резонно!
Потом гости пили чай, говорили о том, о сем, жаловались на жару, которая иссушила все на свете: и землю, и деревья. Как бы между прочим, Ракитин заметил: