Сейчас знала об этом только она, Лида. И все дальнейшее зависело только от нее. Она могла спрятать ленту в ящик, где лежали старые ленты. Могла унести ее отсюда, сжечь, не оставив никаких следов.
Перед самым концом смены, решив оставить все до завтра, Лида сказала Белкиной:
— Уйду я все-таки, Тамара Васильевна. Да и сына кормить пора мне.
— Идите, Лидочка, идите. На вас просто лица нет.
Петр встретил жену торжественно. Он давно уже принес от Дубковых сына, уложил его на кровать, поставил на стол шампанское, бокалы и сидел в белой майке у окна, читая свежую газету. Ему, вероятно, хотелось, чтобы Лида радостно всплеснула руками и произнесла своим ласковым певучим голосом: «Петя, что я вижу!» Но Лида прошла мимо, не сказав ни слова, даже не повернув головы.
Петр вскочил со стула, энергично взмахнул газетой.
— Ты посмотри, что пишут! Изобрели стометровые рельсы. Это же чудо! По ним ведь летать можно будет. Ты слышишь?
— Оставь меня в покое, — сказала Лида. — Я уже сыта твоими полетами.
— Почему сыта? Чего ты раскипятилась?
— А ты не знаешь?
Он строго посмотрел ей в лицо:
— Ленту расшифровала, да? Ну и чего напугалась?
Лида вздрогнула, но ничего не сказала, наклонилась над сыном. Петр ушел на кухню.
Сереженька сосал грудь беспокойно: то и дело отрывался, болтал ногами. Чтобы утихомирить его, Лида переходила со стула на кровать, с кровати на стул.
С кухни через стену слышались шаги. Вероятно, Петр готовил ужин. В другое время Лида непременно похвалила бы его за помощь, даже расцеловала. А сейчас…
Уложив заснувшего ребенка, Лида на минуту закрыла глаза. Она слышала, как вернулся с кухни Петр, как он топтался возле стола, громыхая посудой. Словно в тон ему где-то далеко сдержанно рокотал гром. Этот рокот Лида слышала, когда еще шла домой. Только ей было не до него. А сейчас он раздражал ее так же, как движения Петра. Не выдержав, Лида вышла из спальни.
— Петя! Мы должны поговорить серьезно!
— За круглым столом? — спросил он, шутливо кивнув на шампанское. — Прошу! Закуска готова!
— Не паясничай! Речь идет не только о тебе, но и обо мне. Я спрятала ленту в ящике.
— И очень хорошо, — серьезно сказал Петр. — Пусть там и лежит. А еще лучше, если ты подаришь ее мне. — Он снова улыбнулся. — Обещаю беречь, как самую ценную реликвию.
— Петя! — остановила его Лида. — Перестань. Ты знаешь, что я не сделаю этого. Никогда не сделаю.
Он долго смотрел ей в глаза, словно ожидая, когда она сдастся. И решив, вероятно, что шутками делу не поможешь, сказал вдруг с сердцем:
— Иди тогда к Алтунину. Иди и доложи ему, что вот, мол, какая я честная. Даже собственного мужа утопить готова. Но только знай: ничего из этого не выйдет. Руки коротки у твоего Алтунина.
Лида на мгновенье онемела. У нее было такое ощущение, будто Петр ударил ее по лицу. Ударил и теперь любовался, как она страдает от стыда и боли.
За окном вспыхнула молния. Совсем близко-близко. Какая-то необыкновенная тишина по-комариному зазвенела в квартире. «А может, он сейчас раскается? — подумала Лида. — Ведь с ним случалось такое».
Но Петр уже выхватывал из тумбочки свои благодарственные грамоты и потрясал ими перед лицом жены:
— Вот, смотри! Ну кто еще так летает у нас, кто?
— Не летаешь ты, а ползаешь, — с дрожью в голосе сказала Лида. — Летает Юра Сазонов. Вот у него, у Юры, есть крылья настоящие, орлиные.
— Дура ты! — неистово крикнул Петр и грохнул кулачищем по тумбочке. — Видеть не хочу тебя больше!
Лида зажала лицо руками. Гулкий раскат грома словно повторил: «Дур-р-р-ра-а».
Она метнулась к детской кровати, схватила разбуженного шумом Сережку и принялась торопливо одевать его…
На улице было душно, пахло асфальтом и пылью. Тучи висели над самыми крышами. Всюду громыхало, вспыхивали молнии, будто там, в поднебесье, тоже кто-то спорил. А здесь, притихший в сумерках город ждал, чем все это кончится.
Только Лида не ждала и не прислушивалась. У нее было сейчас одно желание — поскорей рассказать обо всем отцу. Рассказать подробно, ничего не скрывая. Она верила, что отец поймет ее и научит, как быть дальше. Научит непременно.
У перекидного моста ее настиг дождь. Он хлынул сразу крупный, частый. Напугал людей и затих. И тут же где-то вдали, за мостом, снова послышался шум дождя, еще более сильный, нарастающий. Не раздумывая, Лида свернула в депо, вбежала в знакомые ворота, прижалась к кирпичной стене цеха. Неожиданно кто-то взял ее за локоть.
— Откуда вы, Дубкова? Ой, простите, Мерцалова?