Сначала мелодия, будто бы затаившись, неспешно кружилась в нижнем регистре. Потом вдруг резко послышались несколько, похожих на мерцание звезд, высоких нот. В какой-то момент девушке показалось, что она слышит знакомый мотив. Мелодия из настороженно-затаенной сделалась выразительной и нежной. Затем она начала развиваться, обогащаться, наполняться какой-то внутренней, сдержанной силой, становилась яснее и ярче. Тесса, затаив дыхание, внимательно следила за музыкой, напоминавшей теперь море – так причудливо чередовались яркие крещендо с неожиданными паузами, напоминая приливы и отливы пенистой волны.
Мелодия достигла своей кульминации, и Тесса с замиранием сердца ожидала, когда же, наконец, перейдет окончательно эта нежная тема из минора в мажор. Но, достигнув вершины напряжения, музыка вдруг оборвалась. Тесса выдохнула и замерла в ожидании продолжения.
Ганс высчитал паузу, и снова рука его со смычком плавно поплыла над струнами. Проблескивающие в мелодии яркие и жизнеутверждающие ноты сменились на шероховатые, тревожные звуки нижнего регистра, отражавшие страх, отчаяние и, наконец, одиночество. Тревога нарастала и через несколько секунд она превратилась в острые, резкие не то удары, не то крики, на смену которым так же неожиданно пришла вдруг нежная, певучая тема из первой вариации.
Девушка ожидала решения конфликта. Нежная тема будто бы вступила в борьбу с тревожной. Они переплетались, то дополняя, то заглушая друг друга, потом вдруг оборвались, так и не получив развязки.
После очередной, но непродолжительной паузы раздались едва уловимые высокие звуки. Девушка не сразу узнала в них уже знакомую нежную мелодию. Мелодия развивалась, оплеталась все новыми и новыми узорами нот, потом вдруг переросла в торжественный не то марш, не то гимн. Окончательно избавившись от оков минорного лада, бойкими ударами гимна, утверждающего любовь и счастье, закончилась музыка. Тесса улыбнулась. Но вдруг до слуха девушки донесся едва слышимый отголосок, возвращавший мелодию в минор и медленно затухающий, как догорающая свеча.
Ганс, закрыв глаза, дослушал последнюю паузу, после чего опустил инструмент и взглянул на супругу. Тесса, широко распахнув глаза, наполнившиеся слезами, глядела на него в ответ. Скрипач отложил инструмент на стол и, присев на уголок кровати, обнял девушку.
Некоторое время в комнате продолжалась тишина, не нарушаемая ничем. Тесса медленно протянула руку к листу бумаги.
«Ведь это вся моя жизнь с момента, когда мы встретились и до сегодняшнего дня, – не то спросила, не то удивилась Тесса, – как тебе удалось это сделать?»
Ганс пожал плечами, а потом, взяв руку девушки, приложил к груди там, где находится сердце. Звенящая тишина наполняла комнату, и в этой тишине было слышно, как ровно и согласованно бьются их сердца, а ещё слышно было, как нечто незримое шуршит, царапается по всем углам, пытаясь проникнуть в уютную, согретую теплом любви комнату. Ганс продолжал сжимать руку девушки, холодную, тонкую и дрожащую.
«Я очень устала и хочу спать…» – написала девушка, слегка отстраняясь от скрипача.
«Ты не ела с утра. Так нельзя! Ты должна поесть», – написал Ганс.
Тесса ответила на его упрек колким взглядом, в котором читалось не то отчаяние, не то озлобление. Гансу вдруг стало холодно от этого взгляда, в котором сквозило что-то чужое, пугающее…
«Ты плохо себя чувствуешь?» – спросил Ганс.
Тесса покачала головой.
«Мне просто нужно немного отдохнуть», – ответила девушка и вновь устремила на скрипача холодный, пронзающий взгляд.
Он кивнул и хотел было подняться с кровати, но что-то удерживало его. Беспричинный страх, о котором недавно говорила Тесса, будто бы передался теперь ему самому, и тело разом перестало слушаться веления разума.
Тесса удивленно посмотрела на него. Ганс собрался с силами и улыбнулся ей немного сдавленно. Она ответила такой же улыбкой.
Сделав над собой усилие, юноша поднялся и направился было к выходу, как вдруг…
- Ганс!
Он обернулся.
- Прощай… – прошептала Тесса.
Казалось бы, не было ничего страшного в этом слове, которое произносили они иногда вместо «доброй ночи», готовясь ко сну, но сегодня от него повеяло каким-то холодом и ужасом.
Ганс сглотнул подступивший к горлу ком и, обернувшись, подошел к девушке и, склонившись, поцеловал её в лоб, затем протянул руку и написал на бумажке, лежавшей на небольшом столике: «Доброй ночи, Тесса».
Она проследила глазами и прошептала:
- Нет, Ганс, прощай…
Он, не понимая, о чем ему толкуют, замер на месте, глупо глядя на девушку.
- Не уходи… Сыграй мне элегию, – сказала Тесса.
Оцепенение юноши закончилось. Он, сам не зная почему, с жаром бросился исполнять просьбу. Схватив скрипку, он вскинул её на плечо и начал играть. Будто безумный, он выводил ноты, нет, не ноты, он вытягивал мелодию своего сердца, играл не на струнах скрипки, а на струнах души. Каждый звук наполнялся в его руках каким-то скрытым для посторонних глаз, но таким понятным и простым для него и Тессы смыслом.
Девушка лежала на кровати, бессмысленно устремив взгляд на потолок. Её голова беспомощно лежала на подушке и, казалось, что Тессе необходимо нечеловеческое усилие, чтобы оторваться от кровати. И, действительно, это было так. Режущие боли в груди становились все сильнее и мучительнее, а приступы кашля превратились в удушающие судороги. И только в те моменты, когда Ганс был рядом, самозабвенно играл на скрипке, лишь бы угодить супруге, легко обнимал её, нежно целовал в лоб и уверял, что все будет хорошо, боль будто уходила куда-то, оставляя место спокойствию и уверенности в нерушимости счастья.
Теперь девушка даже не слушала его игру, она чувствовала её. Казалось, все её существо было наполнено, пропитано звуками скрипки, жило вместе с каждым движением смычка, боролось за право на существование с каждым новым крещендо. Но сил сопротивляться болезни не оставалось более. Тесса старалась изо всех сил побороть болезнь, но не могла и теперь наслаждалась последними мгновениями бодрости.
Ганс закончил элегию и, положив скрипку на стол, присел на пол рядом с кроватью, взяв девушку за руку.
- Прощай, Ганс, – улыбнулась Тесса.
Его глаза дрожали, когда она заглядывала в них, будто бы пытаясь найти подсказку, выход, спасение…
- Поцелуй меня. Как раньше, – сказала Тесса.
Ганс склонился и прикоснулся губами к её сухим, потрескавшимся губам, с которых тут же сорвался последний счастливый вздох.
- Мне нужно отдохнуть, я очень устала… – повторила девушка.
Ганс, подставив стул, присел подле её кровати и не спускал глаз с лица девушки, когда та, сладко зевнув, повернула голову набок и вскоре забылась тяжелым сном.
Вечер уже полностью вступил в свои права, бережно окутывая город в зыбкую темноту. Словно болотная трясина, темнота поглощала дома, деревья, фигуры поздних прохожих и даже фонарные столбы. Ганс, замерев неподвижно, как статуя, несколько часов оставался и охранял сон своей супруги, как охраняет хмурый сторож-исполин сокровища, спрятанные в темной пещере от посторонних глаз.
Он видел малейшую тень, пробегавшую по её лицу. Видел, как она временами хмурилась и тяжело дышала, пытаясь что-то сказать, как сжимались её руки. И чувствовал на себе будто бы чей-то пристальный взгляд на себе и на Тессе.
Иногда, словно дуновение легкого ветерка, пробегал по его коже холод. А иногда вдруг проступали на лбу капли пота и тяжело становилось дышать, будто бы в комнате было жарко.
Гансу хотелось спать, глаза его закрывались сами собой, но он не смел отойти ни на минуту, потому что знал, стоит только ему покинуть эту комнату, как нечто, которое незримо присутствовало здесь, проберется сквозь щели и заберет самого ценного, дорогого и любимого человека... Поэтому, не обращая внимания на усталость и одолевающий сон, Ганс все так же чутко сидел на своем посту.