Пододвинув большой округлый обломок дерева, обожженного молнией, ближе к огню, охотник присел на него и принялся растирать замерзшие пальцы.
Дожидаясь, пока приготовится обед, Ганс с грустной ухмылкой вспоминал то, чем он был ещё около недели назад. Суровая действительность, в которой ему приходилось выживать теперь, за столь короткий срок изменила облик его души, сделав её холодной и жестокой.
Утром он просыпался за несколько часов до рассвета и отправлялся на поиски пищи. Порой ему удавалось поймать и зажарить птицу, как сегодня, и это было большим праздником, порой за целое утро ему не удавалось сыскать ничего съедобного и тогда приходилось довольствоваться горсткой ягод, которые юноша собирал по дороге или же отлавливать ящериц, коих в этих местах было великое множество.
После утренней охоты Ганс возвращался на место вчерашней стоянки, обедал, собирал вещи, выходил на грунтовую дорогу и шел по ней до вечера. Как только начинало темнеть, юноша сворачивал в лес, углублялся в чащу на несколько миль и обустраивал новую стоянку. Юноша прекрасно видел в темноте, поэтому даже после захода солнца он с легкостью запоминал местность, собирал хворост и приглядывал места для завтрашнего утреннего промысла. Совершив все необходимые приготовления, юноша разводил костер и доставал скрипку – единственное, что больше всего берег в этом путешествии. Тихонько наигрывая новые мелодии, которые зарождались в его сердце, переполненном звуками шелеста листвы, пересвиста лесных птиц, журчания воды в ручьях, Ганс погружался в свой собственный мир гармонии и спокойствия, где его душа, уставшая от волнений внешнего мира, находила покой и отдохновение.
Ложась спать рядом с костром, юноша слышал, как недалеко в лесу рыскали дикие звери, но первобытная боязнь огня отгоняла их от стоянки человека, присутствие которого они улавливали своим особым чутьем.
Румяная тушка куропатки хрустела над потрескивающими языками пламени. Ганс слегка проткнул птицу затупившимся кончиком ножа, чтобы убедиться, что она прожарилась до конца. Юноша снял штырь с насаженной на него птицей и прислонил к дереву. Ароматный запах жареного мяса так и манил начать трапезу, но Ганс решил подождать, пока куропатка немного остынет, чтобы не обжечься.
Закидав костровище песком, юноша сложил все вещи, оделся и только потом, присев на угол обгоревшего дерева, жадно впился зубами в бок куропатки.
Наевшись, Ганс завернул остатки трапезы в замасленную бумагу и сунул в рюкзак, который тут же закинул за плечо. Взяв футляр со скрипкой за ручку, Ганс ещё раз оглядел место стоянки и, убедившись, что ничего не оставлено, и костер больше не дымит, направился в сторону грунтовой дороги.
Юноша осторожно ступал по мягкой сырой земле, оставляя неглубокие следы. Добравшись до дороги, он побрел по краю просеки. Солнце было уже в зените, а юноша все шел, шурша босыми ногами по жухлой траве.
Вскоре впереди послышался плеск воды. Ганс выбрался на небольшой открытый холм и вгляделся вдаль, прикрывая рукой глаза от солнца. Перед ним расстелились огромные холмистые поля, по которым, негромко журча, протекала река. Вдалеке Ганс разглядел несколько старых ветряных мельниц, а рядом с ними мост через реку.
Юноша знал, что чуть ниже по течению река делает сильный изгиб. А в нескольких милях от этого изгиба, где поля начинали перемежаться с лесом, располагалась родная деревенька скрипача.
Сердце задрожало от волнения. Спускаясь по краю дороги, испещренной следами лошадиных копыт и узкими полосками колеи от тележных колес, Ганс постоянно вглядывался вдаль, где виднелись мельницы.
Перейдя реку, юноша отметил, что мост был отстроен заново, хотя старые, полусгнившие доски ещё виднелись лежащими внизу у берега. Сразу после моста дорога делала резкий поворот вправо, подобно руслу реки. Чтобы хоть немного сократить путь, Ганс решил пойти не прямо по дороге, а через рощу, куда он, будучи ещё совсем маленьким, часто прибегал, завидев отца пьяным.
Окунувшись в хоровод деревьев, Ганс мысленно прикидывал, с какой стороны сада он должен выйти к дому. С какой-то особой сладостью и грустью он вспоминал, как брал скрипку, обегал дом кругом через эту рощу и оказывался на кладбище. Там, среди немногочисленных могил он находил слегка кривоватый крест, напоминавший, что именно здесь покоится его мать. Задумавшись, Ганс не заметил, как оказался перед высоким забором. Недоуменно юноша огляделся по сторонам. Ограждение тянулось через лес направо и налево, и не было видно конца ему.
Ганс подумал о том, что, возможно, со временем сад решили отделить от рощи забором, чтобы никакие звери не попадали на хозяйскую территорию, и, решив, что это самое верное предположение, повернул направо и пошел вдоль забора. По расчетам юноши через некоторое время забор должен был кончиться или вывести на дорогу. Во втором предположении Ганс не ошибся.
Снова оказавшись на дороге, юноша увидел, что половина рощи была вырублена и обнесена тем самым забором, на который он наткнулся. Теперь направо были поля, прямо – река, давшая петлю, а за рекой снова начинался лес. Ганс пошел прямо по дороге, которая должна была привести его прямо к дому.
Ожидая увидеть поворот налево, юноша шел вдоль забора, изредка оглядываясь на поля, где теперь были сооружены загоны для скота. Ганс дошел уже до середины поля, откуда река просматривалась очень хорошо, и где должен был быть тот самый поворот, но увидел все то же самое ограждение, которое тянулось, казалось, бесконечно. Остановившись, юноша недоуменно огляделся. Неужели, здесь все так изменилось?..
Глянув на поле, Ганс увидел женщину (очевидно, крестьянку), шедшую в сторону реки. Отвернувшись от забора, Ганс пошел наперерез крестьянке и, пустившись через несколько шагов бегом, вскоре догнал её.
- Кто таков будешь? – поинтересовалась она, презрительно оглядывая юношу с ног до головы.
Ганс жестами попытался объяснить ей, что ему нужна бумага и карандаш. Крестьянка недоумевающе глядела на незнакомца, делающего руками какие-то непонятные движения. Разозлившись, Ганс бросил на землю все вещи и похлопал по бокам, надеясь найти хотя бы обрывок, на котором можно писать, и маленький уголек, но вместо этого вытащил на свет из кармана лишь превратившийся в один комок от воды некогда лист бумаги.
Юноша судорожно оглянулся. Женщина посмотрела на него ещё несколько секунд и собиралась было уходить, но он удержал её. Заметив небольшой вытоптанный клочок земли, Ганс бросился к нему и попросил женщину проследовать за ним, на что она только рассмеялась и сказала что-то вроде: «Экой чудной!»
Не найдя даже небольшой палки, Ганс принялся пальцем царапать на песке слова. Крестьянка наклоняла голову то на один бок, то на другой, пытаясь разобрать, что пишет этот человек.
Наконец, Ганс вывел немного неровные буквы: «Что это за забором? Кто хозяин?»
Женщина прочитала, медленно шевеля губами.
- А, так это герра Браунберга земли. Он тут уже лет пять назад поселился. Знаете, как землю-то эту выкупил, так сразу половину рощи выстриг, через реку мост новый провел. Вот, теперь хозяйничает… – поведала женщина, довольная тем, что ей, наконец, удалось понять незнакомца.
Ганс на секунду опешил, потом, затерев ногой прежние буквы, снова принялся писать, но что женщина ухмыльнулась и ещё несколько раз повторила: «Вот чудной! Ей-богу, чудной!»
«А что сталось со старым хозяином? Тут раньше было кладбище, где оно сейчас?» – спросил Ганс.
- А кто его знает, этого старого хозяина?.. – сказала женщина, – Пил, говорят, по-божески. Может, в город ушел милостыню просить, может, сдох тут же, как собака… А про кладбище точно скажу. Разорили его. Как Браунберг стал новый дом строить, так и сравняли все могилы. Говорили ему, мол, зря на кладбище дом новый строить собираешься – не будет добра. А он говорит: мы, дескать, не суеверные. Вот и построил целую усадьбу, хозяйство налаживает. Работников нанял целую уйму! И откуда только деньги берет…