Кухонька, к её неожиданности, оказалась светлой и уютной. Оливия стояла к гостье спиной, нарезая на досточке ветчину. На укрытом белой скатертью столе уже ждали две чашки чая, корзинка хрустящего печенья, сахарница и ваза с сухими ветками шиповника. Юна опустилась на табурет и нетерпеливо обхватила горячий фарфор озябшими пальцами. Сладковатый травяной напиток обжёг внутренности, но вместе с тем подарил долгожданное умиротворение.
– Вы надолго приехали? – с лёгким местным акцентом спросила Оливия, поставив на стол ветчину и сев рядом с Юной. Вблизи она казалась ещё более изможденной и постаревшей. Кажется, когда она выходила замуж, ей было всего тридцать два...
– Думаю, на пару дней. Мать у меня уже не в том возрасте, чтобы надолго оставаться одной, да и вам сейчас не нужны лишние неудобства...
– Юна, пожалуйста, останьтесь.
Она удивленно посмотрела на женщину и уже открыла рот, чтобы возразить, но Оливия подняла руку и замотала головой:
– Знаю, у нас здесь не сладко, но и вы меня поймите. – Широкие серые глаза смотрели на Юну так, будто пытались загипнотизировать. – У меня больше никого не осталось! Совсем никого! Роджер... умер, и теперь единственные мои собеседники – голые стены да патефон. Останьтесь, Юна, хотя бы на две недели!.. Я ведь не прошу вас о многом. Пожалуйста...
Сердце отчаянно встрепенулось. Неожиданная мольба миссис Фейвелл заставила Юну содрогнуться от жалости. Она часто корила себя за чрезмерную сердобольность, однако понимала, что не сможет отказать. Не здесь. Не сейчас.
– Но отпуск... – попыталась оправдаться она.
– У нас здесь много растений. Вы ведь собираете гербарии, да? Роджер рассказывал... – Решающий козырь Оливия припрятала напоследок. Юна отхлебнула чая, стараясь не выдать захвативший все её нутро порочный восторг. Она и забыла, что в Бельгии совсем иная флора, нежели в родной Англии. Сколько страниц дневника могли бы пополниться новыми сушёными экспонатами!..
– Хорошо, я останусь. Но не более, чем на две недели.
Оливия просияла. Бледное лицо разгладилось, и даже морщинки стали почти незаметны.
– О большем я и не прошу. Допивайте чай, потом я покажу вам комнату. Уверяю, в этот раз вы будете жить с комфортом.
Юна слабо улыбнулась. Действительно, во время прошлого и единственного визита в Лонгвердон, в доме Фейвеллов царили ремонт и предсвадебная суматоха. Стоило ли удивляться, что единственным подходящим ночлегом для юной гостьи стал красный плюшевый диванчик на чердаке.
Оливия встала из-за стола и направилась в прихожую. Поспешно сделав последний глоток чая, Юна вдруг скривилась: вкус изменился. Напиток стал горьким, вяжущим, а к губам прилипли мелкие чаинки. Юна опустила глаза на дно чашки и невольно содрогнулась – коричневые ошмётки легли в ровно очерченный могильный крест.
Глава 2. Уезжайте, мисс де Лестрикс!
– ... Роджер был потрясающим человеком! Я никогда не забуду его доброту, самоотверженность и благородство. Он всегда мне помогал, крышу даже починил, когда прошлой весной дожди лили... А сколько раз продукты покупал! Ой, горе-то какое, Господи Иисусе...
Соседка Фейвеллов, старушка миссис Гэрмокс, не выдержала и спрятала лицо в сухих, с бугристыми прожилками вен, ладонях. Ухоженные серебристые волосы и черное платье с жабо выдавали в ней женщину, не знавшей нужды. Отойдя в сторону безликих фигур скорбящих, она деликатно слилась с толпой и тихо заплакала.
Ладони Юны превратились в кулаки. Было почти не больно, когда ногти вонзились в кожу. Искусанные до крови губы горели от слёз. В легких бушевало пламя.
Все равно не больно.
Десятки людей, пришедших на похороны, чтобы почтить память Роджера Фейвелла, сливались перед глазами Юны в месиво черно-белых мазков, будто Всевышнему не хватило красок закончить картину. Тёмные силуэты горожан в траурных одеждах, тёмная ряса священника, тёмные куртки рабочих, копающих могилу... В глазах каждого – неприкрытая скорбь. Среди незнакомых лиц жителей города Юна признала лишь Хьюго Блейза. Неизменно одетый в коричневый ворсистый пиджак, он держал под носом замызганный платок в цветочек, трубя в него не хуже раненого слона.
Прекрасный осенний день, если забыть про смерть.
Кладбище Лонгвердона располагалось как раз в том месте, где развалившиеся от старости дома плавно перетекали в лес. На покосившихся гранитных крестах сидели вороны и со зловещим любопытством наблюдали за процессией. Даже воздух здесь насквозь пропах горем – каждый новый вдох приносил не облегчение, а лишь очередную порцию саднящей боли.