Нежно и интимно, каждое его движение крадет частичку моего сердца.
Его губы ласкают мое ухо, пока он шепчет фразы по-испански. Они слетают с его языка самым красивым способом. Понятия не имею, что он говорит, но мне и не нужно, потому что его прикосновения говорят сами за себя.
В этот момент я, без всякого сомнения, знаю, что безоговорочно влюбилась в Габриэля Мартинеса и сделаю все, что нужно, чтобы он всегда принадлежал мне.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Гейб
Сидя за рулем грузовика, я еду по улице, где вырос, направляясь к дому мамы. На мне идиотский обезьяний костюм, который я согласился надеть, в котором я чувствую себя нелепо. Он сковывает меня, но я затыкаюсь и натягиваю улыбку на лицо, потому что это для CиCи. Не существует ничего такого, что бы я не сделал ради нее.
Красный спортивный автомобиль, припаркованный на подъездной дорожке моей матери, заставляет меня нахмуриться. Не только потому что я не узнаю его, но и из-за того, что подобная машина на этой улице выглядит совершенно неуместно. Мое замешательство превращается в беспокойство, когда я вижу Луиса, сидящего на передних ступенях. Голова и плечи опущены.
Что этот засранец натворил на этот раз?
Паркуясь через улицу, я вылезаю из грузовика и захлопываю дверь. Луис резко поднимает голову. Его глаза широко раскрыты, когда он вскакивает на ноги. От страха в его взгляде, я ощущаю тревогу.
— Привет, — здороваюсь я, поднимаясь по подъездной дорожке.
— Что ты здесь делаешь?
— Приехал, чтобы забрать маму на вечеринку СиСи.
Он тяжело сглатывает.
— Не думаю, что она пойдет туда теперь.
Нервный взгляд, который он бросает через плечо, лишь усиливает мое беспокойство.
— Что происходит? Чья это машина? — спрашиваю я.
Его молчание побуждает меня двинуться вперед.
Он встает у меня на пути, кладя руку мне на грудь.
— Поверь мне, Гейб, не стоит ходить туда.
Гнев начинает пробуждаться, и я отбрасываю его руку, отталкивая его назад.
— Убери от меня руки. Что, черт возьми, с тобой не так?
— Говорю тебе, мужик, ты не захочешь туда заходить!
От взгляда на его лице мне становится не по себе.
— Убирайся, нахрен с моего пути, Луис!
Когда он не двигается, я отталкиваю его в сторону и, врываясь в дом, замираю на месте.
Кровь кипит, миллион эмоций бушует во мне, когда я смотрю на мужчину, сидящего за кухонным столом с моей мамой. Мужчину, которого я не видел пятнадцать лет.
Того, кого ненавижу больше всего на свете.
Моя мать быстро встает.
— Mijo! — нежное прозвище срывается с ее дрожащих губ, но я не смотрю на нее. Не могу. Мои прищуренные глаза сосредоточены на мужчине передо мной.
Медленно вставая, он поднимается.
— Сын, — кивает в знак приветствия.
— Не смей так меня называть, — выплевываю я, — какого черта ты здесь делаешь?
Прочищая горло, он нервно переступает с ноги на ногу.
— Знаю, это должно быть шоком для тебя, но, если позволишь, я все объясню.
— Черта с два. Убирайся из этого дома, прежде чем я сам тебя вышвырну.
— Mijo, пожалуйста, — умоляет мама.
Переключая, наконец, внимание на нее, я вижу, что она плачет, слезы опустошения текут по ее щекам. Я сразу же вспоминаю прошлое, все ночи, когда она рыдала из-за этого мудака.
Снова смотря на него, ощущаю ярость настолько сильную, что она уничтожает все крупицы самоконтроля, которые были у меня до этого момента. Потянувшись вперед, я хватаю его за горло и прижимаю к стене.
— Что ты с ней сделал?
— Габриэль, остановись!
Игнорирую полную ужаса мольбу мамы и сжимаю пальцы. Мужчина передо мной впивает ногтями мне в руку, пытаясь освободиться. Я смотрю в его выпученные глаза. Глаза того же цвета, что и мои, те, из-за которых я плакал, будучи ребенком, когда он ушел и ни разу не оглянулся.
— Тебе здесь не рады, — выдавливаю я.
Мама пытается оттащить меня, но безрезультатно.
— Луис, помоги мне!
Брату удается влезть между нами и оттолкнуть меня назад с силой достаточной для того, чтобы я отпустил шею этого ублюдка.
Кашляя и хватая ртом воздух, он падает на колени.
— Что, черт возьми, ты творишь, чувак? — орет Луис, направляя свой гнев на меня, а не на кусок дерьма, который этого заслуживает.
— Что я творю? — возмущаюсь я. — Что ты, черт возьми, творишь? Зачем ты позволил ему войти в дом?
— Потому что он хочет поговорить с ней. Он пытается сделать все правильно, Гейб.
Я моргаю, не веря в дерьмо, которое слышу.
— Ты действительно настолько глуп? Он ушел, Луис, потому что ему до нас нет дела. Ни до меня, ни до тебя, и, определенно, не до мамы!
— Неправда, — мой отец выпрямляется, потирая горло. — Я совершил ошибку. Я знаю это, и пришел, чтобы исправить то, что натворил.
Смотрю на него.
— С чего бы? Стерва устала от тебя и теперь наслаждается новым садовником?
Правда в его глазах говорит мне все.
Я издаю горький смешок, полное противоречие с горячей яростью, кипящей внутри.
— Ты сумасшедший, если считаешь, что можешь сделать все правильно. Это не твой дом и не твоя семья, и так всегда будет. А теперь, убирайся отсюда, а то тебе придется покинуть дом в мешке для трупов.
— Габриэль, перестань. Пожалуйста.
Я переключаю внимание на маму, она стоит, обнимая себя руками и глядя в пол.
— О чем ты думаешь, Ма? — спрашиваю я, наклоняясь, чтобы посмотреть ей в лицо. — Ты серьезно рассматриваешь возможность услышать то, что он скажет? Ты забыла, через что мы прошли по его воле?
Она молчит, лишь продолжая плакать.
Луис выходит вперед, закрывая ее от моего взгляда.
— Отвали, Гейб. Это ее право, если она хочет услышать, что он скажет. Тебе нужно уйти. Ты делаешь все лишь хуже.
Предательство растекается по моим венам, когда я смотрю на своего брата.
— Да вы все, бл*дь, спятили. — Отступая, я оборачиваюсь и пинком открываю дверь. Она слетает с петель и падает на лужайку.
Слезы мамы слышны позади, когда я несусь к своему грузовику.
— Гейб, подожди! — вылетая из дома, зовет Луис.
Я продолжаю двигаться вперед, яростно ступая на траву. Если не уйду сейчас, не смогу контролировать то, что произойдет дальше. Эмоции слишком сильны, они душат меня, угрожая вырваться наружу.
Но брат не понимает намека.
— Ты можешь послушать хоть одну чертову секунду?
Когда он оказывается рядом, я хватаю его за рубашку и прижимаю к грузовику.
— Не хочу слышать ни одного долбанного слова. Ничто из того, что ты скажешь, не заставит меня простить его.
Его взгляд напряжен.
— Люди ошибаются, Гейб.
— Ошибаются? — повторяю я, недоверие проходит через меня. — Ты не понимаешь. Ты был всего лишь ребенком. Не ты наблюдал за тем, как, не оглядываясь назад, с чемоданом в руке он проходил мимо каждой комнаты в этом доме. Не ты слушал, как Ма плакала каждую ночь, пока у нее не оставалось слез. И я уверен, что ты, черт возьми, не знал, что значит голодать и из кожи вон лезть, чтобы убедиться, что твоей семье есть что поесть, пока он трахал какую-то богатую шлюху и строил с ней новую жизнь!
Его губы крепко сжаты, но, в конце концов, этого недостаточно, чтобы сдержать эмоции, которые он так отчаянно пытается удержать. Они выходят из него с помощью слез, текущих по лицу.
Отпуская его рубашку, я делаю шаг назад.
— Это, мой братец, не гребаная ошибка. Такое непростительно.
Это последнее, что я говорю ему, прежде чем запрыгнуть в грузовик и уехать. Стоит мне повернуть за угол, как узел, образовавшийся у меня в горле, нестерпимо сжимается, и мои глаза адски горят. Стискивая зубы, я стараюсь похоронить эту боль.
Я не плакал с одиннадцати лет, и, будь я проклят, если пролью хоть одну чертову слезу из-за этого подонка.