– Ты пила что-нибудь? Ну, вспоминай? Алик тебя угощал?
Казалось бы, мне нет никакой разницы. Но привычка докапываться до сути дает о себе знать даже сейчас.
Жанна смотрит на меня непонимающе. Кусает губы. И ерзает, ерзает… Все больше утрачивая контроль. Затянись моя встреча еще хоть на десять минут, она сдалась бы без боя. И Алик сполна получил бы свое. Девочка возбуждена до предела. А дальше все будет только хуже.
– Вы думаете, мне что-то подсыпали?
– Видишь, все ты знаешь. Так как могла такое допустить?
Сам себе кажусь строгим папочкой, отчитывающим непутевую дочь. Неожиданно мерзкое чувство.
– Куда все же едем, Иван Савельич?
Вновь перевожу взгляд на Жанну.
– Я не могу поехать к бабушке в таком виде, – сквозь стук зубов с трудом различаю слова.
«Вот уж точно», – думаю я. Устало тру лицо. Еще раз все взвешиваю и…
– Давай домой. Да побыстрее. Может, еще успею…
Посидеть на веранде, подставив харю ветру, срывающему с абрикосов цвет. Да жаб послушать, коих на пруду в этом году развелось как никогда много.
Когда я успел так устать от этой жизни?
– Может, девочке воды? – спрашивает водитель, когда наши с ним взгляды встречаются в зеркале заднего вида. Мы едем минут пятнадцать. И с каждой секундой Жанне все хуже.
Я бы начал беспокоиться о дозировке, если бы не знал, что Алик в этом деле спец. Он хотел ее трахнуть, а не убить.
– Давай.
Забираю из рук Петровича бутылку воды. Свинчиваю крышку и протягиваю девочке. Та покладисто забирает. Подносит горлышко ко рту. Но напиться не получается. Слишком руки дрожат. И зубы дробью… Она вся сейчас, как оголенный нерв. Я сам никогда не пользовался стимуляторами, но, тем не менее, прекрасно понимаю, как они действуют. Мне ее почти жаль.
Девчонка всхлипывает. Ее ведет. Она невольно заваливается на бок. Прижимается ко мне со стоном. Ее сердцебиение разогнано до скорости пулеметной очереди. Дыхание к херам сбилось. Бутылка воды, которую она продолжает удерживать в руках, ходит ходуном и заливает нас обоих. Может, и к лучшему. Ей точно нужно остыть.
Жанна трется об меня кошкой. Нам ехать еще где-то с полчаса. А потом её можно будет попытаться реанимировать. С помощью холодного душа и крепкого чая.
С тоской понимаю, что на веранде мне не посидеть. Придется с ней возиться. Колесо попадает в яму. Машину немного подкидывает. Жанна тихо стонет. Петрович с сочувствием на нее смотрит. А я зачем-то поднимаю разделяющую нас с водителем перегородку. В конце концов, без лишних глаз ей будет лучше.
– С-спасибо… – шепчет она, вскинув голову.
Ну, вот. А я что говорил? Лучше… Благодарит, вон. И смотрит. Так смотрит, что совершенно неожиданно для себя я понимаю, что откликаюсь. Смешно. Девчонка обдолбана вусмерть. И то, что она сейчас делает, никоим образом не коррелируется с ее истинными желаниями. Отсюда и стыд в глазах, пробивающийся даже через тлеющий занавес похоти.
– Скоро отпустит, – изобразить равнодушие стоит некоторых усилий. Мой голос звучит слишком хрипло. Даже для меня самого.
– Из-звините, – повторяет в который раз. И даже пытается отстраниться. Но машина как раз входит в крутой поворот, и она, напротив, заваливается на меня всем телом. Тонким. Хрупким. Девичьим. Пробуждая в памяти давно забытое. Мне… сколько? Лет двенадцать, наверное. Столько же и соседской девочке, в которую я влюблен. Горячо, навсегда, без памяти, как только в первый раз и бывает.
Отстраняюсь, понимая, что мое состояние имеет такое же посредственное отношение к прижавшейся к мне девчонке, как и ее – к моему обаянию. Меня будоражит память. Ее – возбудитель. Ситуация – дебильнее не придумаешь.
Ей все же удается взять себя в руки и максимально от меня отодвинуться. Усмехаюсь, глядя на проносящийся за окном город, и, стараясь действовать незаметно, шевелюсь, чтобы ослабить давление в брюках.
Глава 2
Жанна
Меня будят незнакомые звуки. Довольно навязчиво они повторяются снова и снова. Заставляя меня проснуться. Первое, что вижу – окно, задернутое кружевной занавеской, тень от которой колеблется по залитому солнцем полу. Вдруг где-то, похоже, внизу, хлопает дверь. От сквозняка шторка надувается парусом, и в приоткрытую форточку проникает смолистый аромат только что распустившихся листьев, абрикосовый дух и озон. На то, что был дождь, указывают и хрустальные капли на стеклах.
На какой-то миг кажется, что я снова вернулась в детство. На старую дачу, которую снял отец для нас с мамой на лето, когда у меня в неполные шесть вдруг обнаружилась аллергия. Меня поочередно обдает волной радости, а следом – холодным ознобом. Я давно уже не ребенок. И папы больше нет…