Я, вероятнее всего, оказался бы в состоянии не многим лучше. Михаил – сильный ублюдок. Однажды я был свидетелем его драки с тремя парнями схожих габаритов. За этим было забавно наблюдать. Не могу вспомнить точно, но, по-моему, он был единственным, кто вышел из той драки живым. И когда я задаюсь вопросом, как Михаил потерял правый глаз, его левый глаз находит меня в зеркале заднего вида. Я ухмыляюсь, достаю из кармана пульт дистанционного управления и нажимаю на кнопку.
Мощный взрыв разрывает ночную тишину.
Темнота. Лишь темнота. Внезапно яркий свет ослепляет меня. Приглушенные слова. Затем довольно долго не происходит вообще ничего.
Свет. Невесомость. Снова приглушенные слова, но я не могу понять, что они значат. Снова ослепительный свет. Собачий лай. Голоса. Трое мужчин. Одна женщина.
Снова невесомость. Вода. Тепло. На моем теле, а затем на волосах. Я вздыхаю и чувствую, что уплываю прочь. Вода исчезает, и вдруг мне становится очень, очень холодно. Дрожь. Я пытаюсь открыть глаза, но безуспешно. Что-то мягкое и теплое окутывает мое тело, затем снова наступает невесомость. Руки, большие и сильные, баюкающие меня. Где я? Кто меня несет? Я плыву по волнам. Куда?
Покачивание прекращается, но руки все еще на месте. Мне снова холодно, я снова дрожу. Руки смыкаются плотнее вокруг меня и притягивают к чему-то теплому и твердому.
Приглушенный шепот. Женский. Затем отрывистые слова низким голосом. Сердитые. Мужчина. Руки сжимаются, притягивая меня еще ближе. Покалывание на тыльной стороне ладони. Легкая боль. Еще слова. Спор. Этот язык кажется мне смутно знакомым. Это не испанский. И не английский тоже. Грузовик должен был достаться итальянцам, но то, что я слышу, точно не итальянский, даже не близко.
– Иди к черту, Альберт! – раздается низкий мужской голос у меня над ухом.
Моя кровь стынет в жилах. Как, черт возьми, я попала к русским? Мой русский на начальном уровне, так как я учила его всего один семестр, но знаю достаточно, чтобы понять, что за язык.
Я снова пытаюсь открыть глаза, но дается это еще труднее, чем раньше. Они накачали меня наркотиками? Я снова теряю сознание, и последнее, что помню, – это тихие слова, раздающиеся рядом с моим ухом, и свежий древесный аромат мужского одеколона. Я не могу позволить себе расслабиться в окружении этих людей, но низкий и успокаивающий голос убаюкивает, и по какой-то причине он заставляет чувствовать меня в безопасности. Вздохнув, я зарываюсь лицом в твердую мужскую грудь и засыпаю в объятиях врага.
Я перекладываю спящую девушку так, чтобы ее голова лежала у меня на плече, и поправляю одеяло, в которое ее завернул. Сосредоточившись на призрачно-бледном лице, я откидываюсь на спинку кресла. Вокруг глаз девушки залегли большие круги, а несколько мокрых, неровно подстриженных прядей волос прилипли к щеке поверх поблекшего желтого синяка. Она выглядит так, будто побывала в аду и вернулась обратно.
– Ты не можешь держать ее здесь, мой мальчик, – говорит Варя, домработница Романа. – Ей нужна медицинская помощь.
– Док останется здесь на ночь. Ты тоже можешь остаться, если хочешь. – Я поднимаю глаза. – Она никуда не уйдет.
Варя качает головой и поворачивается к доктору.
– Насколько серьезно состояние девочки?
– Обезвоживание. И начинается пневмония. Я сделал ей укол антибиотиков. Давайте ей эти таблетки каждый день до вторника. – Он протягивает мне пузырек с лекарствами и кивает на капельницу, которую держит Варя. – Ей также понадобится еще один пакет физраствора сегодня вечером.
– Что-то еще?
– Она, вероятнее всего, проспит до утра. Когда она проснется, дайте ей воды и что-нибудь поесть, но еда в первый день должна быть легкой. В целом она здорова, а вот это, – он указывает на девушку у меня на руках, – случилось недавно. – Они, наверное, морили ее голодом.
Я замираю.
– Ты хочешь сказать, что ей не хватало еды? – Я пристально смотрю на доктора.
– Я хочу сказать, что она либо ела очень мало, либо вообще не ела в течение последних пяти-шести дней. Может быть, и больше.
Жгущее ощущение распространяется по всему телу, начиная с живота, пока не охватывает меня целиком. Комната вокруг меня темнеет и превращается в мрачный подвал, освещаемый только моим фонариком. Повсюду разбросаны ящики и обломки мебели. И тела. По меньшей мере десять девушек, грязных и худых, лежат тут. Это моя вина. Это все моя вина. Если бы я пришел раньше, вместо того чтобы выполнять приказы, то мог бы спасти их. Я проверяю их пульс, у одной за другой, хотя знаю, что все они мертвы. У каждой – большая красная точка в центре лба. У всех, кроме последней. Едва слышный стон срывается с ее губ, когда я прижимаю палец к ее шее. Она открывает глаза, чтобы посмотреть на меня, и пульс под моим пальцем перестает биться.