Настя бросилась к малышу. Она пыталась поднять его головку, что-то сделать, её трясло от рыданий. Сначала она со злостью оглядывалась на врачей, потом тихо-тихо, давясь слезами, умоляла спасти его. Это было страшнее, чем если бы она кричала. Настя просила помощи, снова и снова, не в силах смириться с тем, что уже произошло.
Я не заметил, как мои щёки стали мокрыми от слёз. Мне не было стыдно за них. На наших глазах случилось горе, горе единое и для людей, и для завров. И Настя…Я должен помочь ей.
Но это было не так-то просто. Как только я подошёл и попытался её увести, она вывернулась и зашипела дикой кошкой. Настя не хотела покидать погибшего малыша. Она упала на колени и страшно, тоненько завыла.
Я снова подошёл, обнял и начал говорить все слова поддержки, что приходили в голову. Настя уткнулась мне в плечо и плакала, её сотрясающееся от рыданий тело ходило ходуном в моих руках. А я всё шептал и шептал ей куда-то в макушку, что мы справимся, что она не одна, что всё обязательно будет хорошо!
Видя истерику Насти, один из врачей, ни слова ни говоря, ловко сделал укол ей в предплечье, прямо через одежду. Настя постепенно стала всхлипывать всё реже. Она крупно дрожала в моих руках, но истерика сходила на нет.
— Глеб, забирай Настю, — устало сказала профессор Кац. — Идите в соседнее помещение. Оно подготовлено для тебя с малышкой.
Ошарашенный происходящим, я машинально кивнул. Поднял Настю на руки и понёс. Туда, где не было стойкого запаха использованных медицинских препаратов. Не было врачей, накрывающих белой простынёй маленькое тельце.
Этот день навсегда запомнился мне как один из самых счастливых и одновременно ужасных в моей жизни.
Глава 22
Настя обвила меня руками за шею и молчала. Крупные слёзы продолжали то и дело скатываться из зажмуренных глаз. Я уложил ее в кровать. Укрыл пледом и остался сидеть рядом, поглаживая укутанную в плюш напряжённую спину. Через некоторое время спина под моей рукой расслабилась — Настя уснула. Я заправил ей за ухо несколько прядей, упавших на лицо. Ну почему так всё случилось? И что теперь делать? Как поступить?
Думать надо быстро. Но как же сложно принять решение!
Немного отрезвил привкус крови во рту. Оказалось, что я, волнуясь, прикусил щёку. Давно не возвращалась ко мне эта дурацкая привычка детства. Похоже, я не справляюсь, и мне нужен совет опытного человека.
Профессора Кац я нашёл в ординаторской.
— Что-то случилось? — встревожилась Женевьева Альбертовна.
— Нет. Настя уснула. Как малышка?
— В порядке, — ответила женщина, устало проведя рукой по лицу. — Нам нужно провести ещё несколько анализов, и ты сможешь её забрать. Она вполне самостоятельна и активна, помощь мамы не требуется. Ты сам как? Готов?
— Об этом я и хотел поговорить с вами. Вернее, посоветоваться.
Женевьева Альбертовна молча указала рукой на дверь, дав понять, что мы можем продолжить разговор в коридоре.
— Слушаю тебя, — проговорила она, сложив на груди руки.
— Мне кажется, что для завры Настя будет лучшим другом, чем я, — выпалил я и, боясь передумать, затараторил: — понимаете, она лучше подготовлена, больше знает про завров, умеет держать ментальную связь. Я же ещё неопытный, и, если выбирать между мной и Настей, то выбор очевиден.
Я нерешительно посмотрел на Женевьеву Альбертовну. Она молчала, давая мне возможность выговориться. Я сбивчиво продолжил:
— Настя давно мечтала о друге, с тех пор как родители уехали. Она очень одинока. Но она не согласится, потому что мы договорились. Но я же не знал, не думал... И что теперь делать? Что…
В волнении повысил голос, и сам себя оборвал. Женевьева Альбертовна сочувственно сжала мою руку чуть ниже локтя:
— Во-первых, успокоиться. Сейчас важно совладать со своими эмоциями и ради малышки, и ради Насти. Во-вторых, почему ты пришёл ко мне?
Женевьева Альбертовна пытливо посмотрела на меня. Я постарался собраться с мыслями и озвучить свои опасения:
— Я не знаю — можно ли сейчас всё поменять? Ведь малышку принял я. И Настя? Как мне её убедить? Я боюсь сделать ей больно. И справится ли она с эмоциями, чтобы не передать свое горе малышке?
Выпалив волнующие вопросы, я почувствовал облегчение. Из родильной вышел медик с ёмкостью в руках. Он прошёл в ординаторскую, обдав нас едким запахом дезинфицирующего раствора. Я поморщился.
— Глеб, ты помнишь, почему важно первое время находиться в постоянном ментальном и тактильном контакте с новорождённым завром? — спросила Женевьева Альбертовна.
Я утвердительно кивнул:
— Потому что у малыша формируется эмоциональная привязанность к человеку, сродни той, что у нас к родителям. Чувство безопасности начинает ассоциироваться с этим человеком. По сути, он становится семьёй завра. Да и у человека возникают похожие чувства.