Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, сохранена или передана в любой форме и любыми средствами, электронными, механическими, фотокопировальными, записывающими, сканирующими или иными без письменного разрешения издателя. Копирование этой книги, размещение ее на веб-сайте или распространение любым другим способом без разрешения является незаконным, за исключением использования кратких цитат в рецензии на книгу.
РЕСУРСЫ
Для всех любителей книг, которые считают, что похвала и деградация всегда должны идти рука об руку.
ПРОЛОГ
ПРОСЛУШИВАНИЕ
Орион
Семь лет назад
Разбивающееся стекло выводит меня из ступора. Кто-то произносит мое имя, но я его почти не слышу. Все звучит как будто под водой - пусто и неясно. Я знаю, что должна оглядеться, чтобы убедиться, что никто не пострадал, но от головокружения комната начала вращаться. Если я буду двигаться слишком быстро, мне станет плохо.
Подняв голову, я медленно слежу за барменом, жестикулирующим мне. Я не слышу его. Я слышу только стук собственного сердца. Он указывает на мою руку, и тут кто-то прижимается к моему телу. Резко вздрагиваю от вида крови и поворачиваюсь лицом к тому, кто ко мне прижимается. В этот момент вижу осколки стекла вокруг моего сиденья и линии крови, идущие по предплечью.
Я отстраняюсь от человека, помогающего мне, и, споткнувшись, падаю с табурета, так как пульс гулко бьется в ушах. Сколько же я выпил? Мои ботинки хрустят по стеклу, пока я пробираюсь к задней части бара. Каждый шаг неустойчив, комната слегка кружится, когда я пробиваюсь сквозь дымку. Мое зрение расплывается по краям, а пол словно проседает подо мной. Я спотыкаюсь о порог маленькой ванной комнаты и едва успеваю ухватиться за раковину. Замок щелкает с большей силой, чем я предполагал, отдаваясь эхом в тесном, грязном помещении.
Не могу сказать, алкоголь ли это или что-то более темное затуманивает мои мысли, но я чувствую себя дезориентированным, как будто мир вокруг меня замедлился. Когда я закрываю глаза, единственные звуки - это мое собственное затрудненное дыхание и слабый, отдаленный гул спортивной игры по телевизору на улице - напоминание о том, что мир все еще движется за этой дверью, пока я пытаюсь удержаться на ногах.
Кто-то стучит в дверь.
— Орион, открой дверь, — кричит Гарри, и ручка дребезжит, когда он пытается выбить дверь. — Мы должны тебя осмотреть. Давай, чувак.
— Отвали, — кричу я, спотыкаясь, когда включаю кран. — Я в порядке. Просто хочу помыться.
Набрав воды, я вытираю руку и вытаскиваю осколок стекла, впившийся в ладонь. На ощупь это не моя рука. Это похоже на чью-то другую руку. Как будто я нахожусь вне тела.
Я ни черта не чувствую.
Как только вода становится чистой, я выключаю кран и протираю глубокий порез бумажными полотенцами, прижимая их к ране, пока бумага полностью не пропитается кровью.
— Орион, клянусь Богом, — кричит Гарри, стуча в дверь.
Я ворчу, отбрасывая бумажное полотенце и открывая дверь.
— Все в порядке, — говорю я ему, похлопывая по его большой груди своей хорошей рукой. — Не волнуйся за меня.
Он тяжело вздыхает, проводя рукой по своей длинной бороде. — Мне жаль, чувак. Ты должен уйти.
— Все в порядке, — отвечаю я, кивая. — Мне все равно надо идти.
Он идет за мной, и когда я возвращаюсь на свое обычное место, разбитого стекла уже нет, как и моего напитка.
— Куда ты его дел? — спрашиваю я, медленно поворачиваясь к нему лицом и чуть не падая при этом.
— Ты пьян в стельку, Рейвэдж. Иди домой. Отсыпайся. Я уже сказал Скотту, чтобы он тебя ждал.
Я вытираю рот рукой, так как внутри меня начинает разгораться гнев.
— Скотт.
— Да, чувак. Ну же...
— И какого хрена ты это сделал? — спрашиваю я, мой голос срывается. — У него и так достаточно гребаного дерьма, чтобы разбираться с ним. Его жена только что умерла, мудак, — шиплю я.
Его жена - моя мама.
Формальности.
Лицо Гарри смягчается.
Мне чертовски не нравится его взгляд. Жалость. Он жалеет меня. Какого хрена ему меня жалеть? Мы же не знали, что моя мама умрет. Нет, у нас было два года, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мы все свыклись. Никто из нас не удивился, когда её состояние начало ухудшаться. Никто из нас не удивился, когда врачи сказали, что больше ничего не могут сделать. Никто из нас не удивился, когда она перестала ходить или когда ей понадобился круглосуточный кислород.
Я уже стал обузой для своих братьев, Лейлы и особенно Скотта, который женился на моей маме десять лет назад. У него были правила, касающиеся выпивки и жизни под его крышей, и в последнее время я часто их нарушал.
Мне хочется накричать на него, но Гарри - порядочный человек. Он лучший друг Скотта, и теперь я понимаю, что мне следовало пойти в другое место в Крествуде. Выбор бара, принадлежащего человеку, который знает меня с четырнадцати лет, вероятно, был не самой разумной идеей, учитывая, что сегодня я планировал напиться до беспамятства.
Вот только трудно найти место, где меня не знают - либо из-за моего отца и фамилии Рейвэдж, либо из-за того, что недавно случилось с моей мамой.
— Послушай, — говорит он, его голос теперь мягче.
— Я все понимаю. Правда, понимаю.
Сжав губы, я смотрю на него.
— Ты ни хрена не понимаешь, Гарри.
— Вообще-то, представляю. И я сожалею о твоей потере...
Прежде чем он успевает закончить фразу, я хватаю стоящий рядом стакан и швыряю его на пол. Еще один человек кричит, и ярость закипает у меня под кожей.
Перестань чувствовать. Подави их. Продолжай, пока ничего не почувствуешь.
— В самом деле, вам всем нужно придумать более удачный с-слоган, — пробурчал я. — Я очень сожалею о твоей потере. Твоя семья в моих молитвах. Мы думаем о тебе в это трудное время. Ради всего святого, кто это придумал? — кричу я, отступая назад.
Гэри протягивает руку и берет меня за руку, но по его раздувающимся ноздрям я понимаю, что он в ярости. Хорошо.
— Я тоже ломал вещи, парень. Но скоро ты поймешь, что, хотя ломать что-то и приятно, это не компенсирует разбитого сердца, когда ты кого-то теряешь.
Как только он произнес эти слова, я почувствовал угрызения совести за свой поступок. Он не только хорошо знал мою маму, но и сам потерял жену несколько лет назад.
Конечно, он может сопереживать, а я веду себя как чертов подросток, закатывающий истерику.
Стыд сплетает вокруг меня паутину, душит меня. Такое ощущение, что вокруг меня все рушится.
Всё до единой вещи.
Вырываюсь из его хватки и разворачиваюсь, несусь к выходу и толкаю дверь. Не оборачиваюсь, продолжая идти по улице мимо всех знакомых магазинов и витрин в центре Крествуда. Неважно, что идет дождь. Я не чувствую его - так же, как не чувствую открытую рану на ладони.
Ненавижу это. Ненавижу все в этом городе, кроме одного человека. Единственное, что привязывает меня к этой земле, - это человек, который меня поддерживает. Мои щеки горячие и влажные, и я понимаю, что, возможно, плачу.