Скука

— Да, но два раза в неделю. А насчет других дней мне все время приходилось что-нибудь придумывать, и в конце концов они догадались.

—  Неправда, никто у тебя не ворчит. Не ворчали же они, когда ты каждый день бывала у Балестриери!

—  Балестриери было шестьдесят пять, а не тридцать пять, как тебе. Насчет него у них не было никаких подозрений. И потом, они его знали.

—  Ну так познакомь нас!

—  Хорошо. Но пока будем встречаться два раза в неделю.

Некоторое время мы молчали. Между тем я обнаружил, что не только не желаю расставаться с Чечилией, но не в силах примириться даже с тем, что мне придется

6— 1197

161

Альберто Моравиа

видеться с ней всего два раза в неделю. Потом я внезапно понял, в чем дело. Я готов был видеться с нею реже, но при одном условии: я должен был быть абсолютно, с математической точностью уверен в том, что она меня не обманывает и что дело действительно в родителях, которые стали ворчать. А вот в этом я вовсе не был уверен. И так как я не был в этом уверен, мысль о том, что она лжет, была нестерпимой: как будто она ускользала из моих рук как раз в тот момент, когда благодаря своей лжи стала в моих глазах реальной и желанной. Я схватил ее за руку:

—  Скажи честно, ты просто больше не хочешь меня видеть.

Она сразу же ответила:

—   При чем тут это! Просто мы будем видеться два раза в неделю.

Я отметил, что интонация ее была совершенно нейтральной — не лживой и не правдивой. Впрочем, я отмечал это и раньше — просто как характерную черту, не придавая ей никакого значения. Казалось, она говорит точно то, что говорит, не более и не менее, безо всякого участия чувства. Чувство — я это уже знал — просыпалось в ней только во время любовного акта.

Но мне нужно было понять, лжет она или нет, потому что я по-прежнему хотел с ней расстаться, а ее ложь мешала мне это сделать. Потому я продолжал стоять на своем:

—   На самом деле ты просто хочешь, чтобы мы разошлись. У тебя не хватает духу сказать это прямо, и ты пытаешься меня подготовить. Сегодня ты говоришь — два раза в неделю, завтра скажешь — два раза в месяц и только под конец — правду.

—  Какую правду?

162

Скука

У меня вертелось на языке: «А ту правду, что у тебя
есть другой». Но я удержался: связь между ее решением
сделать свои визиты более редкими и свиданием на площади Испании была слишком очевидна, и мне казалось
унизительным признать ее вслух. И потому я вдруг резко
оборвал:

—  Ну хорошо, пусть будет по-твоему: будем встречаться два раза в неделю. А теперь поговорим о чем-нибудь другом.

—  Но что с тобой, почему ты сегодня такой злой?

—  Поговорим о другом. Знаешь, сегодня я стоял от

тебя в двух шагах, а ты меня не заметила.

—  Где это?

—  На площади Испании, у лестницы.

—  Когда?

—  После четырех.

Я внимательно на нее посмотрел: в выражении лица у
нее, как всегда, было что-то странно детское, она даже не
вздрогнула.

—  А, да, я была там с одним актером, его зовут Лучани.

И в тоне ее тоже не было ничего особенного: невыразительный, нейтральный, по ту сторону виновности и

невиновности. Я вдруг спросил:

—  Он что, красит волосы?

— Да, он снимается в роли блондина.

—  Со стороны казалось, что вы очень близки — во

всяком случае, если судить по тому, как вы шли.
Она спросила с искренним удивлением:

— А как мы шли?

Я почувствовал, что слов будет недостаточно, чтобы
дать представление о том, с какой нежностью актер взял
ее под руку:

163

Альберто Моравиа

—  Встань!

—  Зачем?

—  Встань!

Она повиновалась. Тогда я взял ее под руку и заставил пройти несколько шагов точно так, как делал это актер.

—  Вот, — сказал я, отпуская ее, — вот как это было.

Она вернулась на диван и взглянула на меня, потом
сказала:

—  Он всегда так делает.

Эти слова, подумал я, отнюдь не опровергают возможности того, что они были любовниками. И спросил:

—  И давно ты его знаешь, этого Лучани?

—  Месяца два.

—  И часто вы видитесь?

—   Когда как.

Она поднялась с дивана и начала через голову стягивать свитер. Я спросил:

—  Значит, сегодня у вас было свидание?

— Да, он хочет, чтобы я тоже стала работать в кино, мы как раз об этом говорили.

Я поглядел на нее снизу вверх: спрятав в свитере голову, она показывала мне свои белые подмышки с видневшимися тут и там отдельными волосками — длинными, темными, мягкими, — но груди были еще внутри свитера и виден был только торс, худой, как у подростка. Резким движением я дернул свитер вверх, груди выкатились наружу, и бюст Чечилии сразу же стал бюстом женщины, хотя и продолжал сохранять в себе что-то хрупкое и незрелое. Я подумал, что раздеваться она начала, видимо, для того, чтоб прервать опасный допрос, и спросил:

—  Ну и что, будешь ты сниматься в кино?

—  Еще не знаю.

—  А куда вы пошли потом?

164

Скука

—  На Пинчо, выпить кофе.

Голая до пояса, она села рядом со мной на диван,
словно бы для того, чтобы лучше меня слышать. Отвечая,
она аккуратно выворачивала рукава свитера. Я сказал:

—  Да, я видел, как вы поднимались к Тринитб-деи-Монти. Но разве он живет не на улице Систина, твой актер?

—  Нет, в районе Париоли, на улице Архимеда.

— А что вы делали после кофе?

—  Гуляли по Вилла Боргезе, а потом я пошла к тебе.

Я заметил, что смотрю на нее с вожделением, и
понял, что желание рождалось во мне не потому, что
она была голая, а потому, что она мне лгала. Видимо,
она заметила этот мой взгляд, потому что сказала очень
просто:

—  Ну так что — ляжем в постель?

Мысль о том, что она предлагает мне лечь в постель,
чтобы скрыть правду, внезапно привела меня в ярость. Я
был совершенно убежден, что вести женщину под руку
так, как вел ее Лучани, мог только любовник. Но и на
этот раз я сумел удержаться от того, чтобы произнести
его имя вслух.