Олив ответила не сразу. Она долго расправляла складки платья на бедрах.
— Мы сами делаем выбор, — наконец заговорила женщина. — Не всегда правильный, но как только мы на нем остановились, нам приходится жить дальше в соответствии с ним. До того как попасть сюда, я многого не понимала в психиатрии. Теперь же я — кладезь мудрости. — Она глубоко затянулась. — Психологи, полицейские, тюремные надзиратели, судьи — все они вылеплены из одного теста. Это люди, наделенные властью, от которых полностью зависит вся моя жизнь. Но представьте себе, что дело было бы пересмотрено, меня бы признали невменяемой, и эти люди пришли бы к следующему выводу: она никогда не поправится. Заприте за ней дверь и выкиньте ключ. Вот поэтому двадцать пять лет среди нормальных людей показались мне куда привлекательней целой жизни в обществе психов.
— А что вы думаете по этому поводу сейчас?
— Со временем начинаешь понимать очень многое, верно? Я во многом уже стреляный воробей. Сюда к нам иногда помещают самых настоящих сумасшедших, и только потом переводят их в другое место. Но они не такие уж и страшные, а многие относятся к своему положению с известной долей юмора. — Олив установила второй окурок рядом с первым. — Скажу вам еще кое-что. Как раз эти люди совершенно не требовательны, в отличие от тех, кого признали нормальными. И они никого не критикуют, а если учитывать мою внешность, то можно понять, почему я сразу это оценила. — Она внимательно посмотрела на Роз сквозь редкие белесые ресницы. — Конечно, это вовсе не означает, что я стала бы обращаться к суду с просьбой признать меня невменяемой, если бы хорошо разбиралась во всех тонкостях. Я ведь до сих пор считаю, что с моей стороны было бы аморально утверждать, будто я не соображала, что делала, когда я полностью отдавала себе отчет в своих поступках.
Роз оставила это признание без комментариев. Что можно сказать женщине, которая расчленила трупы убитых ею матери и сестры, а теперь пытается говорить о морали?
Олив догадалась, о чем сейчас думает Роз, и хрипло рассмеялась.
— Я вас понимаю. Но я считаю, что не сделала ничего неправильного, а лишь преступила границы закона, который придумало общество.
В этой фразе прослушивался какой-то библейский подтекст, и только теперь Роз вспомнила, что сегодня первый день пасхи.
— Вы верите в Бога? — поинтересовалась она.
— Нет. Я язычница. Я верю в силы природы. Поклонение солнцу имеет хоть какой-то смысл в отличие от поклонения невидимому существу.
— А как же Иисус Христос? Он был вполне видимым и даже осязаемым.
— Но он не был Богом. — Олив пожала плечами. — Он был пророком, таким, как, например, Билли Грэм. Вы сами-то можете понять эту ахинею насчет Троицы? То есть, я хочу сказать, Бог должен быть либо один-единственный, либо целое множество. Все это зависит исключительно от вашего воображения. Что касается меня, то я не собираюсь праздновать Воскресение Христово.
Для Роз вера умерла давно, и она вполне могла разделить точку зрения Олив, равно как и ее цинизм.
— Итак, если я вас правильно поняла, вы считаете, что нет абсолютного добра и зла. Существует только индивидуальная совесть и законы.
Олив кивнула.
— И совесть вас не мучает, поскольку вы считаете, что не совершали никакого зла, а лишь поступили правильно.
Олив одобрительно посмотрела на журналистку.
— Все верно.
Роз задумчиво покусывала нижнюю губу.
— А это означает, что вы верили в то, будто ваша мать и сестра заслуживают смерти. — Она нахмурилась. — Тогда я не понимаю другого. Почему вы отказались от адвоката на суде?
— Меня нельзя было защитить.
— Но можно найти мотивы провокации, ментальной жестокости, заброшенности. Ваши мать и сестра должны были сделать что-то такое, что частично оправдывало бы ваш поступок в отношении их.
Олив достала из пачки следующую сигарету, но отвечать не стала.
— Итак?..
И снова этот долгий испытующий взгляд. На этот раз Лей выдержала его.
— Итак? — не отступала она.
Неожиданно Олив принялась стучать в окошко тыльной стороной ладони.
— Я уже готова, мисс Хендерсон, — позвала она тюремщицу.
— Но у нас есть еще сорок минут, — удивилась Роз.
— Я наговорилась.
— Простите. Наверное, я вас чем-то расстроила. — Роз выдержала паузу. — Но это было неумышленно.
Олив ничего не отвечала, а только равнодушно смотрела на журналистку, пока в комнату не вошла надзирательница. Затем Олив ухватилась за край стола и, при помощи тюремщицы, подтолкнувшей ее сзади, поднялась на ноги. Сигарета, которую она так и не успела зажечь, прилипла к нижней губе и болталась, как кусок распушенной ваты.
— Увидимся на следующей неделе, — проговорила Олив и прошлепала к двери неуклюжей походкой. Затем они неторопливо двинулись по коридору: впереди Мартин, а за ней мисс Хендерсон, волочившая металлический стул.
Роз сидела неподвижно еще несколько минут, наблюдая за ними в окошко. Почему Олив уклонилась от ответа, когда речь зашла об оправдании? Роз почему-то почувствовала себя обманутой. Ей хотелось услышать ответ именно на этот вопрос, и вот вам!.. И сейчас она осознала, что ее природное любопытство словно стало оживать после долгого летаргического сна. Но зачем это все? Тут не было никакого смысла, ведь она и Олив — совершенно разные женщины, хотя Роз должна была признаться себе и в том, что стала испытывать к Олив некоторую симпатию.
Роз захлопнула кейс и даже не заметила, что со стола пропал ее карандаш.
Айрис оставила на автоответчике послание: «Позвони мне и расскажи обо всей этой истории, — прохрипела она. — Эта женщина на самом деле такая отвратительная? Жирная и сумасшедшая, как утверждает ее адвокат? Тогда это действительно ужасно! С нетерпением ожидаю душещипательных подробностей. Если не позвонишь сама, я приеду к тебе и докажу, что я настоящая зануда.»
Роз налила себе джина с тоником, размышляя о том, была ли бесчувственность, свойственная Айрис, наследственной или приобретенной. Затем она набрала ее номер.
— Я звоню тебе только потому, что выбираю меньшее из двух зол. Если бы мне пришлось выслушивать весь твой вздор прямо здесь, меня стошнило бы на мой роскошный ковер.
В это время кошка Роз, Миссис Антробус, считавшаяся в доме командиршей, скользила между ног хозяйки, громко мурлыча и подняв хвост трубой. Роз весело подмигнула ей. У них с Миссис Антробус давно сложились своеобразные отношения, в которых кошка главенствовала, а Роз знала свое место и не высовывалась. И не имело никакого смысла заставлять Миссис Антробус делать то, чего той не хотелось.
— Бог ты мой! Неужели она тебе понравилась?
— Ты просто несносная женщина! — Роз сделала небольшой глоток. — Мне кажется, слово «понравилась» здесь как-то неуместно.
— Она действительно очень толстая?
— Даже чересчур. И это скорее грустно, а не смешно.
— Она с тобой беседовала?
— Да. У нее прекрасное произношение, и по разговору становится понятно, что это интеллигентный человек. Я ожидала увидеть совсем другое. Кстати, она абсолютно нормальная.
— Если не ошибаюсь, адвокат говорил, что она психопатка.
— Все верно. Я собираюсь завтра с ним встретиться и узнать, кто его надоумил утверждать подобное. Если верить Олив, у нее сменилось пять психиатров, и все считали, что она вполне нормальный человек.
— Но, может быть, она сказала неправду?
— Вряд ли. Я потом проверила эти сведения у начальника тюрьмы. — Роз нагнулась, подхватила Миссис Антробус и прижала ее к груди. Кошка, громко мурлыча, лизнула хозяйку в нос. Но это была корыстная ласка. Кошка проголодалась. — И все же, на твоем месте я не слишком бы радовалась. Возможно, Олив откажется от следующей встречи со мной.
— Почему? И, кстати, что у тебя там за ужасный шум? — потребовала разъяснений Айрис.
— Это Миссис Антробус.
— О Господи! Все та же шелудивая кошка. — Наконец-то Айрис немного отвлеклась. — А такое впечатление, будто у тебя полным ходом идет ремонт квартиры. И что ты с ней делаешь?