— Я хочу быть актрисой.
— Ну конечно, актрисой. Как же я сразу-то не понял? У тебя есть в этой области какой-нибудь опыт?
— Любительский. Но у меня хорошо выходит.
— Скажи мне, ты наверняка подумала, что сегодня тебе выпал удачный шанс? Разбитое сердце Шейлы и все такое… Могу поклясться, что ты знаешь все слова.
Мэтти пожала плечами. Она была слишком уязвлена, чтобы достойно ответить ему. Он подождал немного и сказал:
— В любом случае, спасибо.
Потом, посмотрев на недопитую бутылку, добавил:
— Кстати, у тебя что, нет никаких дел?
Она направилась к двери.
— Мэтти?
— Да?
— Мэтти, ты отлично справляешься с работой.
За две недели до Рождества театр прибыл в Ярмут. Погода выдалась на редкость солнечной и теплой. Иногда по утрам Мэтти выходила на прогулку вдоль берега моря, чтобы подышать чистым соленым воздухом.
В один из обычных вечеров, когда на сцене шла пьеса Шоу, Мэтти заметила, что Дуглас наблюдал за спектаклем более внимательно, чем обычно. В последние дни Шейла снова стала плохо себя чувствовать, вероятно, на нее нахлынули воспоминания. В конце первого акта она убежала со сцены и бросилась в объятия Джона.
— Я не могу, — шептала она, но ее шепота было достаточно, чтобы его могли услышать все стоящие за кулисами. — Я не могу играть. Почему так тяжело? За какие грехи я так страдаю?
— Ты не можешь? — Джон едва сдерживал себя. — Моя дорогая. Сделай это для меня, если не можешь для себя. Это очень важно.
— Неужели? Если это так необходимо тебе, я постараюсь.
Она снова вышла на сцену во втором акте, но лучше бы она этого не делала. Спектакль шел плохо. Шейла забывала и путала почти каждую реплику. Актеры, которые были ее партнерами на сцене, пытались исправить положение, но им, видимо, не хватало мастерства. Аплодисменты были жидкими и сухими. Джон ушел к себе, не сказав ни слова. Шейла, вся в слезах, направилась в гримерную.
«Я видела спектакли похуже, — думала Мэтти. — Почему они так переживают?» Когда все разошлись, она обошла все гримерные, выключая свет, и решила заглянуть в офис Дугласа. У него горел свет. Мэтти открыла дверь. Он сидел на стуле, опустив голову, а на столе стояли бутылка виски и стакан.
— Извини, если я тебе помешала, — сказала Мэтти. — Я просто проверяю, везде ли выключен свет.
— Входи, входи. Нет ничего более драматичного, чем это! О черт! Слово «драматичный» не подходит для такого провала! Что ты смотришь? Выпей лучше со мной.
Он взял один из пустых стаканов, стоящих на столе.
— Не возражаешь против грязного? Этот ублюдок пил из него, но я не думаю, что он заразный.
— Что произошло?
— Сукин сын! Если бы я был уверен, что она больше не сможет выйти на сцену, я бы сделал то, о чем она просит. Нет, Шейла тут ни при чем. Хотя она и подлила масла в огонь. Он налил еще вина и выпил.
— Мы оба слишком амбициозны, Мэтти. Только не подумай, что я говорю о тебе. У тебя амбиций, наверное, вообще нет. Кстати, как твоя фамилия?
— Бэннер.
— Мисс Бэннер, стало быть.
— Точно.
— Раз уж ты поинтересовалась, что случилось, я тебе расскажу. У меня есть мечта — открыть свой собственный театр. Никаких глупых и нудных спектаклей, никаких Виллоубаев. Несколько лет я откладывал на это деньги из своей зарплаты и искал какой-нибудь финансовой поддержки. Сегодня два моих закадычных друга, которые добились в жизни большего, чем я, специально приехали посмотреть спектакль. Догадываешься, что было дальше?
— Вам отказали в деньгах?
— Именно. Дело не только в деньгах. Они сказали, что сейчас у них нет времени этим заниматься. Вдруг им срочно понадобилось вернуться, появились какие-то дела. Зашли, выпили по рюмочке — и привет.
Мэтти стало жалко его. Она только сейчас поняла, насколько он одинок. Она подошла к нему и прислонилась щекой. Он даже не шелохнулся, не оттолкнул ее, но и не прижал к себе. Мэтти обошла стол и взяла свой стакан.
Джон сделал несколько глотков, а потом предложил:
— Пойдем поужинаем куда-нибудь! Ты не против?
— Конечно, с удовольствием.
Джон тяжело поднялся со стула, опираясь на трость. Надел пальто, шляпу и накинул на шею шарф. Они спустились к выходу. Мэтти выключила везде свет, а Джон закрыл двери. На улице, осмотрев ее с ног до головы, он спросил:
— А где твои вещи?