— Как здесь прекрасно!
Для Джулии дома всегда были не более, чем коробки, как на улице, где прошло ее детство, или ряды строений на улицах Лондона, разрезанные на квартиры и комнаты, где жилое пространство внезапно ограничивалось стенами. Даже квартира на площади, которую они снимали вместе, была домом только потому, что там жили Мэтти и Феликс, а не потому, что эти стены сами по себе что-то значили. И Джулия, любившая новизну и остроту ощущений, почувствовала, как сильно отличается от всего этого Леди-Хилл. Его величественная красота говорила о вечности и тайне, и она невольно восхищалась им. Она шла вслед за Александром по большой галерее. Она потрогала роскошную кровать, которая стояла в комнате за галереей. Александр называл ее королевским ложем.
В одних комнатах дома жили, другие же пустовали. В спальне отца Александра на комоде стояли серебряные подсвечники и украшения, кровать матери Софии была застлана шелковым покрывалом, а в комнатах Александра и Софии был до сих пор ощутим дух детства. В конце коридора была детская с лошадкой-качалкой и старыми разорванными книгами. Они безмятежно путешествовали из одной комнаты в другую. Джулии понравилось, что он выбрал время, когда в доме никого не было.
Потом она вспоминала, как изменилось ее отношение к Блиссу. Она была поражена домом — не просто поражена, а дом внушал ей благоговение, но еще больше ее изумила перемена, происшедшая в Александре. Исчезли его ирония и некоторая неопределенность. Он был таким же галантным с Джулией, как обычно, но гораздо более решительным и готовым проявить свои чувства. Когда он рассказывал о доме, обо всех связанных с ним историях, ясно проступала его любовь к этому месту. Она видела это отчетливо и теперь лучше начала понимать его. Леди-Хилл определял Александра, он принадлежал дому. В Лондоне он был другим, потому что не мог быть там вполне самим собой.
Они спустились на первый этаж по другой лестнице и прошли через несколько подсобных помещений. И хотя дом не был особенно большим, лабиринт комнат завораживал ее. Она потеряла ориентировку и вскрикнула от удивления, когда они вошли в гостиную через другую дверь. Александр закрыл ее, и она исчезла в стене.
— Потайная дверь! — воскликнула Джулия.
— Только наполовину. Дверь, предназначенная для слуг, неожиданно появлявшихся и исчезавших. Или для хозяйки, если ей надо было ускользнуть от гостей.
Джулия подумала обо всех людях, которые бывали в этой гостиной, и призрачный карнавал разных лиц и костюмов разных эпох окружил ее. Джулия прошлась по комнате. Там был огромный каменный камин, и запах дыма пропитал тяжелые бархатные шторы. На стенах висели семейные фотографии в серебряных рамках, но главным украшением гостиной были английские пейзажи. На столиках лежали книги и журналы, а на полочке за голубым креслом — трубка. Джулия вспомнила, что говорила София о Леди-Хилле: «Мы оттуда родом: я, Александр и отец. Это лучшее место в мире».
Тогда Джулия подумала, что София преувеличивает, но сейчас она поняла, что это правда. Несмотря на размер и великолепие, это была жилая комната, и дух семьи витал в ней. Но ведь Чина Блисс покинула дом. Почему? Надо спросить Александра. Когда-нибудь потом, не сейчас.
В высокой нише в конце комнаты стоял рояль, на котором кипами лежали ноты. Александр подошел к нему и просмотрел их. Он достал наугад какую-то пьесу, открыл рояль и начал играть. Раньше Джулия часто слышала, как он играет, но никогда он не играл так, как сегодня. Она знала, что это была за пьеса. Звуки лились, словно лепестки, опадавшие с пунцовых тюльпанов.
Александр играл долго, склонив голову над клавишами. День уже начал клониться к закату. Джулии очень нравился Блисс, он много значил для нее. Эта истина, одна-единственная, сейчас была очевидной, и на ее фоне померкли все прочие истины, которые управляли ее жизнью. А еще она завидовала.
Завидовала его происхождению, его корням, которые уходили сюда, и уверенности, безопасности, которую давали ему эти стены. Уверенность в самом себе — вот что появилось в нем сегодня. Из-за этого она начала чувствовать шаткость своего положения в мире и мелочность жизни, которую создали себе Бетти и Вернон. Она поняла их страх и отчаяние и сравнила это с вековым величием Леди-Хилла.
Она снова посмотрела на Александра и улыбнулась. Музыка сближала их.
Стало слишком темно, и он больше не видел нот. Тогда он поднял голову.
— Я приготовлю чай, — сказал он.