Может быть, Гадард был прав. Возможно, моральный авторитет Жэйсина Канира как бесстрашного военного архиепископа Гласьер-Харт мог бы что-то изменить. К сожалению, они никогда не узнают. И не только потому, что он «израсходовал себя во время джихада». О, в этом было много правды, но в справедливом мире ему были бы дарованы последние годы мира, которые он так заслужил. Вместо этого он буквально работал до смерти, будучи страстным выразителем сострадания, благочестивой благотворительности и примирения.
И в этой последней монументальной задаче своей жизни он потерпел неудачу.
— Не думаю, что все будет так плохо, как было во время «Меча», Сэмил, — не согласился Паркейр. — В чем я думаю, что вы, вероятно, правы, так это в том, что это будет с нами еще очень, очень долго. И, честно говоря, все спекулянты, вливающиеся в рынок, делают ситуацию чертовски хуже. Они бесят обе стороны, потому что обе видят их такими, какие они есть: пожирателями падали.
Стонар поморщился, но Паркейр, как всегда, перешел к сути дела со всем тактом, присущим атаке пикинера.
— К сожалению, мы не можем удержать их, — сказал Мейдин. — Нет, если только мы не захотим издать указ или принять закон, который запрещает нашим собственным гражданам переезжать из одной провинции в другую. Или запрещает предложения о скупке земли, которая лежит под паром и не используется. Даже если цена, которую они предлагают, составляет, возможно, целых пятнадцать процентов от ее стоимости до джихада.
На его лице отразилось отвращение, и Стонар фыркнул.
— Я бы с удовольствием ограничил миграцию. Если уж на то пошло, я бы с удовольствием объявил военное положение и запретил любую продажу земли, если это то, что нужно, чтобы справиться со всей этой спекуляцией! Но у меня нет конституционных полномочий. Палата также не делает этого в соответствии с существующим законодательством, и благородные и высокочтимые делегаты от Тарики и Уэстмарча будут сражаться с нами зубами и ногтями, если мы попытаемся изменить принятый закон.
— Старый Тиминс, возможно, и нет, — сказал Паркейр.
— Даю вам слово, что Тиминс, по крайней мере, распознал бы честную мысль, если бы она пришла ему в голову. — Тон Стонара был едким. — Но Олсин и Жоэлсин убедили его, что они честны. И не заставляйте меня начинать с Трумина или Орейли! И все они остальные тоже находятся прямо в кошельке спекулянтов. Кроме того, если я возьмусь за них из-за этого, я оттолкну многих других делегатов, а мы не можем себе этого позволить. Не тогда, когда мы приближаемся к голосованию по Тесмару или вашим предложениям, Хенрей. По Тесмару мы, вероятно, могли бы пройти в любом случае, но не с вашим банком. Итак, вы, люди, скажите мне — где я должен сражаться? В попытках контролировать спекулянтов или в попытках застраховать свой банк?
— Лэнгхорн, я бы хотел, чтобы Тиман был еще жив, — вздохнул Мейдин. — Даже я не уверен, что «мой» банк — правильный ответ, Грейгор, но мы должны что-то сделать! А Брейсин хуже, чем бесполезен.
Стонар провел рукой по волосам. В последнее время он часто так делал.
Тиман Квентин бросил все ресурсы банковской династии своей семьи на поддержку республики в ее борьбе за выживание. Республика выжила, а Дом Квентин — нет. Это могло бы быть. Так и должно было быть, и это только сделало его крах еще более болезненным. Мейдин и Стонар оба знали, что герцог Делтак был готов оказать поддержку Дому Квентин. Но потом Тиман умер — и, по крайней мере, он сделал это мирно, в своей постели, — а его старший сын Мартин, очевидный наследник, был убит другим банкиром, который обвинил Квентинов в разорении его собственной семьи. И это оставило Брейсина, младшего брата, который никогда не ожидал унаследовать контроль над домом и который был гораздо больше заинтересован в том, чтобы отстранить своего племянника Оуэйна, сына Мартина, чем в чем-либо еще. В тот момент, когда Оуэйн порекомендовал принять предложение Делтака о покупке Дома Квентин, чтобы спасти его, Брейсин оказал полноценное сопротивление и сорвал всю сделку.
Это было то, что действительно уничтожило банкирский дом. И в процессе уничтожило то, что фактически было центральным банком всей республики Сиддармарк. Стонар не думал об этом в таких терминах — концепция «центрального банка» не была четко сформулирована в Сейфхолде, — но именно таким был Дом Квентин. Это была организация, которая оказывала сдерживающее воздействие на необеспеченные кредитные линии или недостаточно капитализированные предприятия, чей собственный кредитный портфель был настолько обширен, что эффективно контролировал процентные ставки республики. Это была организация, сотрудники и агенты которой управляли денежным потоком. Он не делал ничего из этого в качестве официального агента республики, но потому, что кто-то должен был регулировать банковскую систему, если она хотела оставаться стабильной, Дом Квентин постепенно взял на себя эту роль из-за того, что поначалу составляло просвещенный личный интерес.