Видимо, потому как я заслушался или залюбовался услышанным, не приметил как Сорочай добежав до меня, вновь боднулся головой в ноги. Таким своим поведением больше напоминая кошку, чем собаку. Вызвав ощутимое мое покачивание.
— Вот, опять он, — сердито проронил Беловук и качнул негодующе головой. — Опять, Лина, толкается. И почему, ты, не хочешь меня послушать и обратиться за помощью к инструктору-кинологу. Я уже уточнял в Кинологическом клубе, будет индивидуальный подход. И твой Сорочай в короткий срок научиться правильно себя вести, — тем же назидательно-настойчивым тоном продолжил он, так точно имел на то право, и, по-видимому, собирался углубиться в прочтение проповеди.
Моя бабушка, Светлана Павловна, была, да и есть очень набожная. И когда я находился в поре детства и юности, частенько таскала меня на воскресные службы в христианский храм. В котором, вот также нудно вычитывал, после службы, проповедь один и тот же оплывший от жира священник так, что меня всегда разбирала страшная зевота. Она выворачивала мою нижнюю челюсть в бок, вызывая тугие стоны и хрипы. В каковых (как, впрочем, и в самой зевоте) бабуля подозревала выход нечистой силы.
Вероятно, и в этот раз сработал накопленный, в процессе бессмысленно потерянного времени в храме, рефлекс. И когда Беловук принялся нудно поучать Виклину, я неожиданно громко и раскатисто зевнув, также слышимо простонал. Странно, но я зевнул так, как делал это в своем теле, широко раззявив рот и воспроизведя при его закрытие слышимое ф-р… Как говорила, моя мать в детстве: «Точно тигренок фыркнул». Моя зевота, поведение не соответствовали Виклине, это я сообразил мгновение погодя, когда мужчина, оборвав свою речь на полуслове, резко смолк, и с беспокойством оглядев меня, спросил, не убрав нотки властности и тревоги из собственного бархатистого баса:
— Лина, тебе дурно? Голова болит, кружится. Я пришел тебя проведать, потому как Синя мне позвонила. И не хотел тебя расстроить, прости меня, дорогая.
«О! Выходит я прав, — и вовсе как-то обидчиво, словно имел на то право, подумал я, — они очень близки. Наверно, — стараясь себя поддержать, протянул я, — они пара. Походу, встречаются».
Впрочем, не скрою, последняя фраза как-то болезненно меня резанула. Вроде как ревностью. На которую я, по сути, не имел права. И вообще не имел ничего.
— Да, нет, все пучком! Голова уже прошла! — дополнил я вслух, каким-то запалом. А про себя злобно чертыхнулся, увидев, как на лице Беловука, на крупных скулах, качнулись желваки, слегка придавшие персиковому оттенку кожи красные тона, поняв, что такие фразы не то, чтобы из уст Виклины, вообще тут не приняты.
— Знаешь, дорогая, — голос его теперь зазвучал ласкательно, погасив присущую басу мощь, стараясь оставить там только бархатность фонации. Наверно, этот мужчина испытывал к девушке сильные чувства. — Я все-таки хочу тебя убедить пройти общую диагностику организма. Прости, но я как врач в твоем случае подчас наблюдаю неадекватность поведения и ведения диалога. Да и, присутствие в тебе кого-то стороннего, как ты говоришь, указывает на возможное развитие синдрома множественной личности, что сейчас в начале заболевания мы можем поправить. Полностью тебя, излечив и не допустив прогрессирования болезни.
«Ах, вот оно как, — продышал я про себя, так будто боялся, что меня услышит сама Виклина. Ее тело. Ее мозг. — Выходит она меня чувствует, как нечто стороннее. И получается Беловук не только ее парень, — это я подумал, прямо-таки, скрипнув от ревности мыслями. — Но еще и лечащий врач. Эскулап, мать его, — добавил я, совсем не подозревая бога врачевания в римской мифологии, а выразив через это слово всю свою злость на мужчину».
И, чтобы скрыть обуревающие меня чувства неприязни к нему, резко развернулся, не менее энергично присев и подняв с пола книгу. Сорочай, и прежде крутившийся рядышком, резво кинулся ко мне и принялся облизывать щеки, губы своим мягким, розовым языком. Видимо, для Беловука поведение пса оказалось последней каплей, потому как до этого рассуждающий о заболевании, он мгновенно прервался, будто тем перерывом хотел обратить на себя мое внимание, но, так и не дождавшись какой-никакой реакции, довольно строго дополнил:
— Мне это, кажется, или ты Лина нарочно не желаешь меня слушать. И это касается не только поведения Сорочая, но и той диагностики на которой я настаиваю.