— Но ведь это все выдумка, правда? — с надеждой спросил я. — Конечно, выдумка. Ни одна мать не может так поступить со своими детьми… — и, не дожидаясь ответа, я открыл свою дверцу и побежал под дождем к дому.
Забывшись, я уже собирался позвать маму. Но вовремя спохватился. Мне теперь было легче не видеть ее.
Обычно, приехав домой, я тренировался в прыжках в саду, а в случае дождя проводил тренировку у балетной стойки. Но сегодня я упал в кресло в гостиной и включил телевизор. Надо было как-то отвлечься, пускай на пустой мыльной опере.
— Кэти! — позвал папа, войдя в дом. — Ты где?
Почему он, как обычно, не пропел: «Поцелуй меня, моя душечка»? Наверное, почувствовал теперь себя глупо — теперь, когда мы все знали.
— Ты хотя бы поздоровался с мамой? — спросил он.
— Я ее не видел.
— А где Барт?
— Не знаю.
Он бросил на меня укоряющий взгляд и прошел в спальню, которую делил со своей «женой».
— Кэти, где ты? — услышал я.
Спустя минуту он уже был в кухне, но ее и там не было. Он начал носиться по комнатам и, наконец, постучал в дверь Барта:
— Барт, ты здесь?
Сначала была долгая тишина, потом донесся неохотный ответ:
— Ага. А где мне еще быть, если дверь заперта?
— Тогда открой ее и выходи.
— Мама заперла меня снаружи, и я не могу выйти.
Я сел, опустошенный и недоумевающий, как мне теперь жить и расти с таким несчастьем.
Папа был такой человек, который ко всему имел запас ключей, поэтому вскоре Барт был выпущен и предстал перед допросом:
— Признавайся, что такое ты наделал, что мама заперла тебя, а сама ушла?
— Ничего я не делал!
— Нет, ты что-то натворил и рассердил ее. Барт усмехнулся в ответ. Я глядел на них, охваченный странной тревогой.
— Барт, если ты совершил что-то против своей матери, тебе это дорого обойдется. Так и знай.
— Ничего я ей не сделал, — раздраженно огрызнулся Барт. — Это она всегда против меня делает. Она не любит меня, любит только Синди.
— Синди, — вспомнил вдруг папа и пошел в комнатку Синди. Минутой позже он появился с Синди на руках.
— Барт, где мама?
— Откуда я знаю? Она заперла меня. Несмотря на нежелание принимать участие в разговоре, я не мог не вмешаться:
— Пап, мамина машина стоит в гараже, как была поставлена несколько дней назад. Значит, далеко мама не могла уйти.
— Я знаю. Она сказала, у нее неладно с тормозами. — Он еще раз пристально посмотрел на Барта:
— Ты уверен, что не знаешь, куда она пошла?
— Я ж не могу глядеть сквозь двери.
— Она тебе ничего не сказала?
— Мне никто ничего не говорит.
Тут Синди заговорила сонным голоском:
— Мама понесла меня на дождь… мы с ней помокли…
Барт, как ужаленный, повернулся к ней и пронзил ее взглядом. Синди замолкла и задрожала.
Улыбнувшись, папа взял Синди на руки и сел, держа ее на коленях:
— Синди, ты нас всех спасешь… припомни-ка: куда пошла мама?
Дрожа еще больше, она глядела на Барта.
— Пожалуйста, Синди, смотри на меня, а не на Барта. Я с тобой, я никому тебя не отдам. Барт не посмеет тебя ударить. Барт, прекрати пугать сестренку.
— Синди сама выбежала на дождь, пап, и маме пришлось бежать за ней. Она пришла в дом вся мокрая, кашляла, и я сказал ей что-то, а она разозлилась, втолкнула меня в комнату и заперла.
— Ну что, звучит правдоподобно, — сказал папа.
Однако легче нам от этого не стало. Он отпустил Синди и начал обзванивать маминых знакомых. Потом позвонил мадам Марише. Она сказала, что немедленно приедет.
Потом он позвонил Эмме, но та сказала, что из-за дождя приехать раньше завтрашнего утра не сможет. Я сейчас же представил себе бабушку, которая поедет по такому ливню и холоду, по опасной дороге. А она даже в хорошую погоду не слишком хорошо водила машину, так бы я сказал.
— Папа, давай проверим все комнаты и чердак, — сказал я, вскакивая с места. — Она могла пойти наверх потанцевать, как она временами делает, и случайно закрыть себя на защелку; или, может быть, она заснула там на кровати… или еще что-нибудь. — Уже на середине фразы я споткнулся под его странным взглядом.
Но как только папа начал взбираться по лестнице вслед за мной, Синди испустила долгий испуганный крик. Папа сбежал вниз и подхватил ее на руки. Барт вынул из кармана новый перочинный нож и начал остругивать длинный прут. Мне показалось, что он хочет сделать гладкий кнут. А Синди глаз не могла отвести от ножа и кнута.
Мы с папой и Синди обшарили весь дом, смотрели даже в шкафах и под кроватями, но мамы нигде не было.
— Как-то это непохоже на Кэти, — беспокойно проговорил папа. — В особенности непохоже на нее то, что она оставила Синди вместе с Бартом. Боюсь, что-то случилось.
— Пап, — прошептал я ему, когда он мрачно и беспомощно смотрел на свою спальню, — отчего бы не предположить, что Барт знает, где она? Он не отличается честностью. Ты же знаешь, как дико он иногда поступает.
Мы вместе ринулись на поиски Барта, опять же папа с Синди на руках. Но теперь пропал он.
Мы посмотрели друг на друга. Папа покачал головой.
Я знал, что Барт должен прятаться где-то здесь: или за стульями, или в темном углу, или даже на улице изображает дикого зверя. Но дождь лил, как из ведра. И его шалаш из веток не спасет надолго. Даже Барт не станет долго оставаться на улице в такой дождь и холод.
Все мои мысли и чувства были в смятении. Внутри меня бушевал такой же шторм, как и на улице. Я ничем не заслужил все эти несчастья. И все же я должен страдать, страдать вместе с папой, мамой, Синди… и, может быть, вместе с Бартом.
— Ты ненавидишь меня, Джори? — спросил папа, открыто глядя на меня. — Тебе, наверное, сейчас пришла в голову мысль, что мы с мамой заслужили все эти несчастья, но они пали и на твою голову? Ты думаешь, что мы не имеем права заставлять тебя расплачиваться за наши ошибки? Если я угадал, то я с тобой совершенно согласен. Может быть, всего этого не случилось бы, если бы я оставил Кэти в доме Пола и ушел бы. Но я любил ее. Я люблю ее и сейчас, буду любить вечно. Я не представляю себе жизни без нее.
Я отвернулся и ничего не сказал. Что же это за вечная, все сжигающая любовь, любовь, все разрушающая на своем пути?
Я лежал на кровати в своей комнате и рыдал.
Потом я опомнился: мама пропала. Мы не нашли ее!
Впервые я подумал, что она может быть в опасности. Она не оставит папу. Значит, случилось что-то ужасное, иначе она уже была бы здесь, накрывала на стол, как она всегда делала в четверг вечером, когда у Эммы был выходной.
Четверг всегда был у них особенным днем, и я только сейчас начал понимать, почему. По четвергам прислуга в Фоксворт Холле уходила гулять в город. По четвергам мама и папа могли вылезти в чердачное окно и лежать на крыше, разговаривая. И чем больше они разговаривали и глядели друг на друга в своем одиночестве, тем больше они бесконтрольно влюблялись друг в друга.
Только теперь я понял, отчего мама так часто выходила замуж: чтобы избежать этой греховной любви, которую и она тоже чувствовала к брату.
Я встал. Я принял решение. Это мне надо разыскать Барта.
Когда найдется Барт, мы вместе найдем маму.
В огромной кухне бабушкиного особняка Джон Эмос был полновластным хозяином. Ему подчинялись горничные и повар.
— Мадам уедет рано утром, — отдал он распоряжения в этот день. — Уложите все вещи, которые понадобятся ей в путешествии на Гавайи, да побыстрее. Лотти, ты отвезешь багаж в аэропорт и сдашь его. И не пяль на меня свои глупые глаза! Ты понимаешь по-английски? Делай, что приказано!
Его дурной характер был хорошо известен. Они засуетились, как вспугнутые птицы, один побежал сюда, другой — туда. Когда мы с ним остались одни, он усмехнулся, показав свои гнилые зубы:
— Как там у тебя дома?
Я испуганно сглотнул и поначалу не мог ничего сказать.