- Всегда так, - вполголоса, не оборачиваясь, сказал Зорин. - Организм сопротивляется. В обычных условиях ниже этой температуры - смерть.
Вздрагивая, как бы нехотя, стрелка медленно сползла к цифре "25" и снова полетела вниз.
- Двадцать три... двадцать один... - вслух отсчитывала ассистентка, восемнадцать и пять... шестнадцать...
Танец змеек на экранах осциллографов замедлялся. Теперь светлые полоски плавно вскидывались вверх, на мгновение застывали и медленно палили.
- Восемь... шесть с половиною...
Сама не замечая этого, ассистентка считала громко, звенящим от волнения голосом.
- Пять с половиною... пять...
Зорин нажал белую кнопку под регистратором биотоков. Вспыхнула зеленая лампочка.
- Автомат будет поддерживать нужную температуру, - отрывисто сказал Зорин, - записывать показания приборов, сигнализировать в случае непредвиденных осложнений.
Он замолчал. Сейчас говорить о технике казалось кощунством. Пробормотал:
- Как будто все...
Экраны осциллографов погасли. На пульте ровно горела зеленая лампочка.
Зорин обернулся. Почти машинально обернулись и другие. Но сквозь запотевший стеклянный колпак ничего не было видно.
В наступившей тишине отчетливо слышалось сухое пощелкивание автомата...
* * *
Странная вещь - время. Философы и физики спорят о природе пространства. О природе времени никто не спорит - слишком ничтожны знания. Время одно для всех, - так говорила механика Ньютона. Время зависит от скорости движения системы отсчета, - утверждают формулы в механике Эйнштейна. И это все, что знают люди.
Бесконечность времени трудно себе представить. Еще труднее представить себе конечность времени. Кто скажет, что такое время?
Тысячелетия назад была создана легенда о Хроносе - всепоглощающем Времени. Среди богов, придуманпых людьми, не было никого страшнее Хроноса. Это он породил Танату - смерть, Эриду - раздор, Апату - обман, Кер уничтожение... Это Хронос пожирал своих детей...
В конце концов дети Хроноса восстали. После долгой борьбы они освободились от жуткой власти Времени. Так говорит легенда.
Когда-нибудь легенда станет явью. Не боги, а люди восстанут против всепоглощающего Хроноса. Восстанут и победят. Тогда люди будут свободно двигаться во времени, уноситься на тысячелетия вперед и возвращаться назад.
А пока великая безмолвная река времени несет нас неотвратимо, неуклонно...
* * *
Первое, что увидел Садовский, были бесформенные светлые пятна. Потом одно пятно, побольше и поярче, превратилось в полуприкрытое шторой окно. Другое пятно медленно приобрело очертания человеческого лица.
Сначала все было серым. Цвета появились позже, не сразу. Прежде всего желтый и розовый - от букета на тумбочке. Затем синий - от костюма Зорина.
Теперь Садовский видел, что губы Зорина двигаются - профессор говорил. Но звуков не было. Они возникли внезапно, словно разорвав завесу.
- ... и делайте так, - говорил Зорин. - Сосредоточьтесь, голубчик. Поднимите руку. Вы слышите?
Садовский не отвечал. Он слышал, но слова не воспринимались. В памяти медленно - очень медленно - всплывали картины. Лепрозорий... Встреча с Зориным... Бессонные ночи... Еще один разговор... Операционная...
- Сколько? - спросил Садовский и вздрогнул: голос прозвучал откуда-то со стороны.
Зорин подпрыгнул на стуле, впился глазами в лицо Садовского.
- Так, так, - шептал он, машинально потирая руки. - Рефлексы, зрение, мышление, речь... Значит...
- Сколько лет? - повторил Садовский, пытаясь привстать на кровати.
- Лежите, голубчик, лежите! Девятнадцать лет. Девятнадцать с лишним. Скажите, вы...
- Девятнадцать! - перебил Садовский и вдруг рывком оторвался от подушки. Глаза его, не мигая, смотрели на Зорина.
Медленно преодолевая инерцию, возникали обрывки представлений. Склеенные впечатлениями, они превращались в мысли. Не сразу, путаясь и переплетаясь, мысли выстраивались и выравнивались. И только тогда в сознании прозвучало: ложь! Девятнадцать лет - это ложь! Зорин совершенно не изменился. Полное бритое лицо, прищуренные глаза, едва заметные морщинки... Все как было!
Садовский покачал головой. Ему казалось, что он говорит.
- Спокойнее, Александр Юрьевич, спокойнее. - Зорин улыбался, скрывая волнение. - Ну, говорите...
- Девятнадцать лет... Девятнадцать лет... - Садовский силился привстать. - Вы... такой... не изменились...
Зорин растерянно улыбнулся, развел руками.
- Понимаете, это потом. Потом. Не все сразу. Я объясню.
- Не удалось... ничего не удалось! - не слушая его, выкрикивал Садовский. - Проказа...
Он поднял к лицу руки. На белой, глянцевой коже не было никаких следов проказы.
- Не понимаю...
Он бессильно откинулся на подушку.
- Прошло девятнадцать лет, - отчетливо, почти по слогам повторил Зорин. Ваша болезнь излечена. Это было нелегко. Последняя стадия... Девятнадцать лет...
- А вы? - прошептал Садовский. - Вы?
- Мы победили старость, - просто сказал Зорин. - Поэтому я... такой... Старость теперь наступает не скоро.
Садовский закрыл глаза. Потом приподнялся на локтях, посмотрел на Зорина. Спросил беззвучно:
- Как?
- Ну, не сейчас, голубчик, не сейчас, - мягко сказал Зорин. Посмотрел в глаза Садовскому, улыбнулся. - Ну, хорошо, голубчик, не волнуйтесь... Понимаете... видите ли, старение организма считалось необратимым процессом. А мы доказали, что процесс этот обратим. Пока ограниченно, но обратим. Вот и все. Нет, нет! Больше ничего не скажу.
Садовский дышал тяжело, с хрипотой. Лег, губы шептали:
- Девятнадцать лет... Девятнадцать лет!..
Зорин взял его руку - сухую, холодную.
- А... другое? - еле слышно спросил Садов
ский. - Девятнадцать лет... Люди...
Зорин понял.
- Да, коммунизм, - он улыбнулся. - Многое изменилось. Вы не узнаете.
- Что? - прошептал Садовский.
Зорин покачал головой.
- Не спешите. Все впереди.
Садовский долго, очень долго лежал, глядя куда-то в пространство. Потом улыбнулся - одними глазами. Зорин уловил слабое пожатие руки.