Ш-у-у-у-у песка
Ш-о-о-о-о шага
Оса солнца
Хо-о-о-о-о горбов
О-о-о-о-х следов
Скольженье верблюда в игольное ухо луча
шатают челюсть перевесом губы горбы
горизонт изогнут шеей
дорога между ушей
колокольчик клокочет
в черепе света
дыры тьмы
зрачка узор
стелет ковер
песчинка к песчинке
Пузырек слюны –
зеркальный шарик
летает лопается
оставляя кружок – кольцо
наискосок
тень через лицо
Какое это имело отношение к тому, что писала Лера, и какой именно это был роман, я не знаю. Словно луч преломился во множестве призм и эеркал и принес издалека неожиданное отраженье. Вот так же и происходило наше общение. Впечатления были общие, но мы сами, как призмы, преломляли их по-своему.
Когда у Леры начинались сложности в семейной жизни, она перебиралась к маме, прихватив кофемолку. Так и курсировала туда – сюда. Старенькая кофемолка, включенная в сеть, гремела и подпрыгивала. А Лера сказала:
– Моя поджелудочная железа кричит: «Сейчас меня снова обольют кофе!»
Потом я с удивлением обнаружила следы все этого в своем тексте:
Ожог
Коричневый Будда в стеклянном столбе
улыбается прямо в сердце тебе.
Бездна,
бархат,
базука,
бизоны,
бум-бум-бум.
Утренний душа шум
она спешила сменить
на шелест бразильских зерен.
Ты видел –
кофейный монстр,
целовал ее в губы, горло
и всю изнутри.
Трижды блюдце перевернулось,
разломилось на две луны,
когда она улетала в форточку
верхом на кофейной мельнице
по ночному смеясь.
Ты не умер,
просто прошел языком по линии жизни,
напрочь сожженной
на полигоне ладони.
В середине 80-х мы часто смотрели спектакль по пьесе Ионеско «Стулья». Его ставил и играл актер Зайцев на разных площадках по всей Москве. Билеты распространялись через друзей и знакомых. Периодически кто-нибудь звонил и спрашивал: «Хотите посмотреть «Стулья» Ионеско?» Мы всегда хотели и всей компанией ехали в очередной клуб или Дворец культуры на очередную окраину. Спектакль шел без всяких декораций, на сцене ни одного стула, актеров двое: Зайцев и его партнерша. Хотя нет, в самом финале появлялся еще один актер. Но возникало ощущение, что на сцене полно народу, а стульями забито абсолютно все пространство зала. В результате у Кости возникла поэма «Венский стул». А на Галиных картинах стулья стали жить своей таинственной жизнью, устраиваясь по-своему и умножаясь-размножаясь только им известным способом. Короче, стулья стали членами семьи, реагируя скрипом и потрескиваниями на слова и эмоции сидящих на них людей. Самые чувствительные иногда не выдерживали. Однажды художник Дима Шевионков, сидя посреди комнаты, как-то очень уж язвительно пошутил. Стул тут же распластался под ним, и Дима оказался лежащим на полу, как бы на носилках. Второй случай был еще более выразительный. Мы устроили у себя на Артековской домашнюю презентацию книги «Поэтический космос». Среди гостей был писатель Юрий Мамлеев. Журчал общий нейтральный разговор, и как-то прорезалась тема Израиля, тогда все еще экзотическая. Вдруг на слове «Магендовид» раздался страшный треск – Мамлеев приземлился на пол, а по всей комнате разлетелись обломки складного стула.
В огромной бывшей коммуналке художницы Гали Мальцевой мы всегда во что-нибудь играли. Однажды в шекспировского «Короля Лира». Студент Щукинского училища Юра Мельницкий был режиссером. Его коронная фраза – «разойдитесь по углам!» – надолго застряла в нашем лексиконе. Корделию изображал художник Андрюша Бондаренко. Наряженный в свадебное платье Гали, он старательно подметал веником пол, не обращая внимания на режиссерские вопли. Я предпочла быть сразу двумя вредными сестрами и шныряла по комнате в детской деревянной повозке на колесиках, возмущая режиссера непредсказуемостью поворотов. Костя – король Лир – сидел в кресле у камина и умирал со смеху. Это был самый веселый король Лир на свете. Посреди комнаты стояла стремянка – единственная декорация. Андрюша-маленький, Галин десятилетний сын, напялил засаленный пиджак и помятую шляпу и под шумок взгромоздился на верхнюю ступеньку. Там он раскрыл тетрадь и начал читать «лекцию», не обращая внимания на шум. Не знаю, где он мог слышать такую лекцию, но это был один к одному лектор общества «Знание»! Та же кривоватая поза, тот же остекленелый взгляд, та же нудная, усыпляющая интонация. Да и смысл был тот же, то есть никакого. На некоторое время наступила тишина. Все ошеломленно слушали. А потом зашикали, завопили, затопали и согнали довольного Андрюшу с лестницы. В финале художник Юра Косаговский облился соком, и Галя дала ему сухую рубашку, но без пуговиц. «Юра, какой у тебя замечательный пупок!» – воскликнула Лера. Юра, находившийся в паузе между двумя женитьбами, понял это, как призыв, и принялся гоняться за Лерой по комнате. Лера убегала, приговаривая: «Юра, успокойся, успокойся!» Наверное, в результате всего этого однажды появился мой текст «Король лир». Король лир
(Музыкальная шкатулка)
Король
Я – король лир.
Королевство лир – мой мир.
У меня три дочери-лиры:
Лора, Лара, Лера.
Когда молчат,
они голы,
мелодия – платье их,
одевает мелодия тело.
Лиры – Лора, Лара,
Лера – лира.
Первый рыцарь
Лир король, отдай мне Лару.
Горло Лары – клад,
в нем клавишный лад,
в нем даль рыданий,
в нем ларго смеха,
Лара – ларь ладана.
Кларнета!
Второй рыцарь
Лору мне, Лору, король,
королевну оленей.
Кровь моя бродит
и бредит лишь Лорой.
Лорою я обескровлен,
кров мой разломан,
ором колонн оглушен.
Лору мне, Лору!
Третий рыцарь
Лера лезвия резвей,
розовее резеды.
Лера – времени реле,
мне отмеривает жизнь.
Лера – лес заповедный,
ребенок речного плеска.
Лера – клевер и клен,
Лера – ревность.
Я – Леры орел.
Лиры
Слушайте, рыцари лир!
Друг в друга играя,
друг друга ревнуя,
мы круг свой замкнули
скрипичным ключом.
Придите к нам,
нами играйте,
войдите в наш круг
и разбейте
лады
ради любви.
Рыцари.
Три рыцаря, три лиры –
два трио.
Упругое эхо
скачет орехом
в горле звенящей подруги.
Вместим ли друг друга?
В уключинах меч мой скрипит
о моей триединой невесте.
Вместе, вместе
лиры – Лора, Лара,
Лера – лира.
Графика Дмитрия Шевионкова
Хотя Лера имеет слабость к гитаропоющим бардам, сама она, конечно, не гитара, а лира. Гитару берет, кто попало, играет, как попало и где угодно. А лира – это нечто загадочное, редкое, тонкое. Если верить справочнику, то лира – «один из древнейших типов музыкальных щипковых инструментов, струны которого натягиваются параллельно резонансному корпусу». Непонятно, но красиво. Вот так Лера щиплет свои струны – слова, и возникает вселенная из мыслей и чувств, которая резонирует с любым, кто не прикован намертво к решетке житейского пространства и времени.
А весь наш «каминный период» сосредоточился для меня в одной, совершенно четкой строке: «Пламя живет в глазах, глядящих на пламя».
Именно в этот период выскочил, как чертик из коробки, «Петрушка-гомункулус». Студент Литинститута Володя Миодушевский, драматург и кукольник, работал тогда в кукольном театре Уфы. Ему так понравилась эта пьеса, что он решил поставить ее у себя в театре. Изготовил кукол и стал потихоньку репетировать. Но вскоре об этом проведало начальство и грозно спросило: «Вы, говорят, подпольный спектакль затеяли. Что это еще за Хамункулюс?» Но спектакль все-таки состоялся. И, конечно, в квартире у Гали.