Выходило по пословице: "Куда ни кинь - всюду клин". И особенно обострила, сделала безнадежной его ситуацию выходка Курышовой. Найти спокойно, рационально выход из нынешней его ситуации с этой ноющей раной, ощущаемой как нечто вполне физическое, как саднящая боль в груди, казалось совершенно невозможным. Независимо от исхода его конфликта с музейным начальством психологически его положение переживалось как невыносимое. Что бы там ни произошло дальше, а душевную рану, нанесенную этой стервой, ему не избыть. В ближайшей перспективе, во всяком случае. И потому самое естественное решение - просто ничего не делать. Хуже ему все равно не будет. А так, пока он не ушёл из музея "по собственному желанию", ещё остается возможность поспорить и поквитаться. Теоретическая, во всяком случае. Пусть его увольняют, пусть изощряются при этом в казуистических уловках. Он же в случае увольнения будет судиться и доказывать свою правоту хоть до конца жизни.
Как ни странно, он испытал облегчение, осознав безнадёжность ситуации. В отсутствии выбора было своё утешение. Ведь уйти из музея "по собственному желанию" ему было бы сложно ещё и потому, что просто некуда! Куда, в самом деле, податься музейщику, которого выжили из единственного в Ордатове настоящего музея - областного краеведческого? Другого места для него нет нигде!
Оказавшись дома, он решил позвонить Ирине: пусть знает его положение. Конечно, не обойдется без её горьких слов. Но от чувства вины перед нею всё равно ему никуда не деться. Ведь она рассчитывала на него, встречаясь с ним так долго. А он скоро станет безработным с "волчьим билетом"... Или, может быть, она посоветует ему что-то спасительное?..
Ирина, усталая после работы, была не в духе - это он почувствовал сразу. И всё-таки рассказал ей про свое несчастье.
- Что делать? - повторила она его вопрос. - А что ты можешь делать в той ситуации, которая сложилась? Судя по всему, коллектив настроен против тебя. Иначе начальство не стало бы устраивать весь этот цирк.
- Да дело не в коллективе, - возразил он устало. - Всё в руках директора...
- Конечно, - согласилась она. - Женщина не будет ни с того ни с сего спорить с начальником, ей свойственно творческое, так сказать, восприятие действительности. Я это хорошо знаю, потому что сама женщина. Мы видим мир таким, каким желаем его видеть, исходя из своих интересов. Твоя Курицына или как её там - вовсе не дьяволица, а самая обычная баба с простым бабским интересом: держаться мёртвой хваткой за кусок для себя и своей семьи, огрызаясь на тех, кто может посягнуть на него. Ведь образование у неё наверняка не музееведческое, а должность хорошая!
- Что мне до этой стервы, - сказал он с тоской. - Меня заботит другое: что решили на собрании.
- А, ты еще льстишь себе надеждой на то, что сотрудницы тебя не выдали! Не обольщайся!
- Так что же мне делать?
- Увольняйся сам! Если, конечно, тебя ещё отпустят "по собственному желанию". В музее тебя ждут лишь неприятности, больше ничего. Ты же стал там для всех врагом. Музейным бабам выгодно считать тебя негодяем: это для каждой из них способ поладить с начальством и проявить солидарность с коллективом. Вот если бы какая-то сотрудница выступила в защиту тебя и переломила общее настроение - тогда у тебя появился бы шанс. Но в нашей реальной жизни такое почти невозможно.
- Ну, спасибо на добром слове! - воскликнул он с досадой, бросая трубку.
Вопреки тому, что сказала Ирина, он считал, что есть, конечно, и его вина в том, что ситуация в музее стала для него безвыходной. И виноват он вовсе не в совершении каких-то конкретных проступков - как раз с формальной точки зрения, исходя из объективной оценки фактов, упрекнуть ему себя как будто не в чем. Снова и снова прокручивая в сознании происшедшее, он каждый раз легко убеждал себя в том, что делал всё должным образом. Но разве нет его вины в том, что в коллективе не любят его? Ведь именно поэтому начальство посчитало его самым подходящим на роль козла отпущения! Ему следовало вести себя с женщинами смелее и душевнее, а он держался с ними этаким робким, зажатым подростком. И вместе с тем ежесекундно готовым вспыхнуть, стоило задеть его самолюбие. Настоящая гремучая смесь застенчивости и гордыни! Вот почему стерва Курышова сразу распознала в нем идеальную жертву. Впрочем, и она по-своему права, только правота её - не человеческая, а какая-то собачья. Ирина верно подметила: эта баба ведёт себя как ощенившаяся сука, которая очень зорко стережёт свою территорию от посягательств всех мыслимых и немыслимых врагов. Горе беспечному прохожему, что ненароком забредёт на ту зону, которую эта тварь считает своей: он будет и облаян, и покусан!