- Узнала что-то интересное? - на ходу, нетерпеливо спросил он.
- Да, очень интересное! - дрогнувшим голосом отозвалась Анжела. - На улице расскажу!
В словах подруги Котарь почувствовал горечь и потрясение. С внезапной тревогой, почти паникой он всмотрелся в её лицо. Девушка выглядела ошеломлённой: глаза были расширены, а черты лица застыли, как если бы она пыталась скрыть какое-то сильное чувство.
На улице она заговорила первая.
- Я узнала вот что, - начала она как будто спокойно, приглушённым, даже скорее придушенным голосом. - Вера Витальевна рассказала, что в музее - там, где мать работает, - было общее собрание по поводу исчезновения ритона. Обвинили дежурного в том, что он недосмотрел, оставил в музее постороннего. А тот заявил, что вечером накануне там был ты, "молодой человек дочери Мирры Николаевны", и что никто не видел, как ты выходил. Ещё он сказал, что его, дежурного, делают козлом отпущения, чтобы прикрыть нас и мою мать. Но его всё-таки уволили. Только этим дело, конечно, не кончится.
- Значит, мне придется уехать, - произнес он тихо, как бы совсем спокойно.
- Но это же глупо! - возмутилась Анжела. - Этим ты признаешь свою вину!
- Ну не кричи так!
- Ты уедешь и сразу окажешься в розыске!..
- Много ты понимаешь!.. И почему нельзя потише? Ты хочешь, чтобы весь город знал о наших делах?
Она замолчала подавленно и до возвращения к себе не проронила ни слова. Они тихо прошли в комнату Анжелы и закрылись там.
- Дело в том, что сейчас улики против нас слишком серьёзны, - начал он, стоя посреди комнаты и глядя прямо в лицо Анжелы, которая обессиленно опустилась в кресло. - Нам будет трудно отпираться. Ты ещё не была на допросе и не знаешь, что это такое. Ты не выдержишь. А я исчезну из города и этим на самом деле признаю свою вину. К тебе тогда особенно цепляться не будут. Ты можешь сказать на допросе всё, что хочешь. Например, о том, что я угрозами принудил тебя соучаствовать в краже.
- А смысл какой в твоем исчезновении? - спросила она, подняв глаза на Котаря и пристально всматриваясь в него, точно увидела его впервые. - Тебя же легко найдут!
- Не найдут, если купить чужой паспорт. Я знаю, к кому обратиться за этим - слышал, когда был в тюрьме.
- И ты всю жизнь будешь скрываться? Даже от собственной матери? Я-то, конечно, не в счёт. Ты же слишком умный, красивый и честолюбивый, чтобы связываться со мной всерьёз!
По лицу Анжелы расползалась жалкая, беспомощная гримаса плача.
- Ну что ты... - пробормотал он почему-то испуганно. - Не плачь...
- А я не плачу, - ответила она, с трудом сдерживая рыдания. - Очень нужно! Мне только жаль тебя. Рассчитываешь много заработать на хазарском серебре? Заработаешь десять лет! Попадёшься в два счёта, как только попытаешься найти покупателя! Я кое-что знаю об этом от матери. Подобные предметы имеют огромную ценность лишь как подлинные памятники своей эпохи. Если же предложить эту вещь антикварам просто как ритон неизвестного происхождения, то получишь в лучшем случае только одну-две тысячи "зелёных". Лишь специалист - тот, кто сможет привязать этот предмет к определённой эпохе и культуре, - поймёт, что перед ним нечто уникальное. Но он же поймёт и другое: вещь украдена. Тем более, что наверняка есть посвящённые ей научные публикации. Получается, что эту древность нельзя продать за настоящую цену. Ну и зачем она тебе нужна?
- Что же ты не сказала мне этого раньше?
- А ты поверил бы мне? Ты подумал бы, что я просто не хочу помочь тебе! И ещё я надеялась на то, что ты остановишься, не решишься...
- И что же мне теперь делать?
- Если тебя уже подозревают и в связи с этой кражей называют имена моё и матери, надо украденое вернуть. Дай эту штуку мне! Я верну её в музей, и дело спустят на тормозах, а потом и вовсе закроют.
- Просто принесёшь и скажешь: "Извините, мы тут ненароком прихватили один экспонат"?
- Нет, я подброшу ритон именно тому дежурному, который пострадал из-за него, - Каморину. Позвоню в дверь его квартиры и положу у порога.
- А если попадёшься при этом?
- Возьму всю вину на себя.
Котарь всмотрелся в её лицо: она уже не плакала и, против обыкновения, казалась спокойной и решительной.
- Я знаю, что делаю, - добавила она, выдержав его долгий взгляд. - Так будет лучше для всех.
Он почти машинально, не пытаясь разобраться в сумятице своих мыслей и чувств, сунул руку в карман куртки и достал ритон:
- На.
Она взяла серебряный рог, с удовольствием ощутив его благородную тяжесть.
- Теперь всё будет хорошо, - сказала она тихо, и на её лице появилась слабая улыбка. - Завтра же это будет в музее. А тебе, наверно, стоит идти. Уже поздно.