Однако потом все изменилось.
Уже нельзя было больше тянуть, и следовало вступить в наследство той самой квартиры отца.
И Крайс отказался от наследства в пользу старшего брата. Ведь, как он говорил, им нужнее. Там были дети.
Да только потом слишком изменилось то самое поведение брата, стоило лишь подписать бумаги.
Больше не было совместных каникул, звонков и званых ужинов, племянницы даже не здоровались. А если и были встречи с братом, то общение было сквозь зубы.
А когда Крайс решил попросить в долг деньги, чтобы оплатить последний год учёбы, потому что ему не хватало, брат просто не отвечал ни на звонки, ни на письма.
Тогда я думал, что ему не повезло. А вот моя семья никогда так не поступит. Дрейкморы — это сплочённый, единый организм. Именно поэтому мы так сильны.
Тогда ему помог я, уже имея кое- какой заработок на бирже. А потом ещё и вложился в его агентство. И ни разу не пожалел. А когда друг через год попросил продать ему мою долю, я согласился.
Своё предательство он пережил давно. Я же свою драму переживаю только сейчас.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Я отзвонюсь тебе, как что-то еще узнаю, — отмахнулся Крайс, попрощался и уехал.
А я направил машину в родовой особняк своей семьи.
По дороге набрал мать и сказал, что нам нужно поговорить. Как и думал она не дома, та уже была у массажиста и даже не представляла, о чём пойдёт речь.
Насколько же можно быть беспечной и легкомысленной?
Пару недель назад планировать убийство родного сына, а сейчас запросто принимать от него деньги, улыбаться, справляться о его здоровье.
И вообще жить, как прежде.
Мать явно не торопилась.
Я успел поговорить с сестрой и с Джослин, рассмотреть новые работы Веры. Выпил с ней по чашечке какао, которое сестра сама и приготовила.
Потом выслушал, как ей нравится готовить его самой. Сестра просто фонтанировала энергией и болтала, слова лились из неё без остановки. А я сидел и молча слушал сестру. Светлая, чуткая, весёлая, жизнерадостная девочка.
А какой она станет, если будет расти в нашей семье?
Циничной, холодной, расчетливой как мать?
Или жесткой, безжалостной, как я?
Эта мысль кольнула сильнее, чем я ожидал.
Я посмотрел на её счастливое лицо, на искреннюю улыбку, освещающую всё вокруг. Вера была светлой, доброй, жизнерадостной. Её смех был настоящим, её эмоции — чистыми.
Не хотел, чтобы Вера потеряла себя. Я хотел, чтобы она осталась такой, какой была сейчас.
Хочу, чтобы она унаследовала только самое лучшее от Дрейкморов.
— Ты меня слушаешь, братик? — она смешно наморщила свой курносый носик.
— Конечно, — улыбнулся ей.
— А что это за коробка? Та самая? Ты там… принёс то… платье, — сестра прикусила губу.
Покачал головой.
— Не для того, чтобы ты его надела. Кстати, Серафима собирается в приют для животных. Не хочешь поехать с ней?
Сестра выпрыгнула из-за стола и засияла глазами.
— Хочу, — захлопала она в ладоши. — А можно я там возьму себе котёнка?
На кухню вошла служанка и ненадолго прервала нас.
— Леди прибыла. Она скоро спустится.
— Скажи матери, что я буду ждать её в кабинете.
— Хорошо, мой лорд.
А потом я снова посмотрел на немного расстроенную Веру.
— Иди ко мне, — я обнял сестру, зарылся в её сладко пахнущую макушку.
— Знаю, мама не разрешит, — тихо вздохнула она.
— Я разрешу. Можешь выбрать там любого.
Сестра отстранилась, а потом круглыми глазами посмотрела на меня. Я щёлкнул её по носу и сжал её худенькие плечи.
— Правда? А как же мама?
— А ты выбери его и привези ко мне домой. Только не забудь сначала с Серафимой прогуляться по магазинам и купить ему переноску, дом и всё, что нужно для жизни.
— О-о-о, — растерянность на лице Веры сменилась неподдельной радостью. Она снова бросилась ко мне в объятия, а потом запрыгала на месте и закружилась по кухне.
— Ура! Ура! Ура! Я пойду обо всём расскажу Джослин! Она просто не поверит мне! — и Вера, махнув мне рукой, умчалась из кухни.
А я только в очередной раз отметил про себя, что Вера пошла делиться радостью с Джослин, а не с матерью.
Вышел из кухни и направился в кабинет. Мать, как обычно, не торопилась.
Я встал у окна и смотрел за тем, как ветер играл с листвой на деревьях. Сложил руки за спиной.
Вскоре послышалось громкое цоканье каблуков по мраморному полу. Мать не изменяла себе даже дома. Никогда никакой удобной одежды — словно всегда готова к приёму у императора.