И теперь у меня что-то вроде ломки. Программе больше не надо следовать, но мои собственные мысли и идеи настолько атрофировались, что им тяжело снова рождаться в моей голове. А может они просто не могут рождаться, ведь с самого рождения я попал в этот бешеный водоворот. Но теперь я на суше. Меня спасли. Меня спасли все те люди, которые добровольно залезли в клетку. Я свободен, я просто еще не научился пользоваться этой свободой.
Раз я сейчас думаю об этом, то, видимо, мои собственные мысли уже оттаивают и приобретают форму. Или же мой рассудок просто немного помутился, я не вправе исключать этого. Но мне стало заметно легче. То, что так нестерпимо давило на голову, понемногу разошлось.
Со временем я приходил все к новым выводам на счет моей жизни, и это радовало меня, теперь я все делал медленно и степенно, обдумывая свои действия, принимая решения. Мысль о сумасшествии не покидала меня, ведь годом раньше я бы даже не задумался над тем, что теперь являлось для меня непреложной истиной. Но пусть будет так, я несколько помутился рассудком, зато взамен я получил какое-то приятное чувство легкости и свободы. Меня это устраивало.
Полностью справиться с одиночеством все равно пока не получалось, и иногда, когда я, например, сидел у телевизора, на меня неожиданно накатывала тоска. Пока как-то раз, сидя и смотря в пустоту сдавливаемый неведомой пустотой, я не заговорил.
– Здравствуй, дружище.
Естественно мне ответила только звенящая пустота.
– Как у тебя там дела-то? У меня тоже все неплохо.
И в таком духе я проговорил с пустотой минут десять.
И мне сразу полегчало, та тоска мгновенно испарилась. Как будто рядом со мной кто-то сидел. Я мысленно действительно представлял себе абстрактного собеседника, который мне даже что-то отвечал. Я думаю, с этого момента мое сумасшествие можно считать окончательно подтвержденным фактом.
Но это работало, вскоре вместо абстрактных людей я начал представлять себе знакомых. Безымянного, Петровича, Аркадия, других людей из прошлой жизни. Иногда я разговаривал с Линой, но наш «разговор» быстро переходил на повышенные тона, поэтому я редко общался с ней. Чуть позже я начал включать на телевизоре имитации дневных эфиров. Мне было глубоко все-равно, что там показывали, просто, когда в хранилище работал телевизор, мне казалось, что мои собеседники отвечают мне. Вот такая вот интересная форма сумасшествия. Теперь тоска ушла, скука больше не приносила головной боли. Наконец, мое существование здесь стало похоже на жизнь.
10
Этап третий – побег.
К началу осени меня начала посещать новая навязчивая идея – сходить домой. Нет, не сбежать, просто бросив людей в хранилище умирать, а именно сходить туда и проверить, что же там. Одним глазком взглянуть на диван, на котором я оставил спящую Лину. Поставить точку, если так будет корректно выразиться в моей ситуации. Сначала эта мысль проскакивала в моей голове абсолютно мимолетно. Начавшись с воспоминаний о Лине и былых временах, она тихо возникала где-то на задворках сознания и так же незаметно исчезала без следа, уж больно фантастичной и ненужной казалась она мне.
Так пришла золотая осень, мне казалось, что я уже обрел полное душевное спокойствие. Каждый день я встречал если не с радостью, то с теплым чувством начала нового дня. Кстати, забавно, что в прошлой жизни я никогда не чувствовал этого. Каждый день воспринимался как должное, а то и как мучение. Я и не знал, что утро – это не только время, когда необходимо быстро поесть, одеться и сломя голову бежать на работу. Это еще и время, когда вокруг тебя просыпается мир, этот день абсолютно не такой, как предыдущий и с такой же уверенностью можно сказать, что завтрашний будет отличаться от нынешнего. Жаль, что я понял это только теперь. В прошлой жизни я часто путал даты, дни недели и всегда считал, что это из-за моей рассеяности. Но теперь я понимаю, что причина в том, что тогда дни, и, правда, были неразличимы между собой.
Одиночество научило меня понимать ценность проживаемых минут, а вынужденная праздность научила меня обращать внимание на мелочи и восторгаться ими. Конечно, иногда я усмехаюсь над собой думая, что это просто легкое помутнение, адаптация к новым условиям, но со временем все чаще мне кажется, что эта жизнь мне нравится больше прошлой.
Но одной, еще по-летнему теплой, сентябрьской ночью эта душевная идиллия была подорвана. Мне приснился странный и ужасающе реалистичный сон.
Мне снилось, что я просыпаюсь. Просыпаюсь на своем диване в квартире, где мы жили с Линой. На том самом диване, где я оставил Лину. Я осматриваюсь, в квартире тишина и порядок. Кто-то, кажется, хлопочет на кухне. Я пытаюсь что-то сказать, но понимаю, что в горле у меня сухо, как в пустыне, поэтому вместо речи, я выдаю только нечленораздельный хрип. Я пытаюсь подняться, но и это у меня выходит с большим трудом. Я обращаю внимание на свою болезненную худобу и неестественно бледный цвет кожи. У меня никак не получается сесть, тело наполнено иголками, ощущение такое-же, когда отекает рука, только по всему телу. Я снова пытаюсь позвать того, кто на кухне, но снова лишь хриплю.