Весь первый этаж являлся одной большой комнатой, видимо хозяева планировали принимать здесь гостей, однако не судьба. Теперь все дерево размокло и очень сильно пахло сыростью. Видимо весной вода заливала весь первый этаж. Все стены в углах были покрыты плесенью. Тут конечно не льет сверху, но долго в этой сырости не просидеть, к тому же надо просушить вещи, следовательно, надо найти более благоприятное место, и я отправился на второй этаж. Он представлял собой коридор с тремя дверьми, две двери на одной стороне одна на другой. Я по очереди заглянул во все двери. Они вели в три комнаты: одна большая и две маленьких, никакой мебели, то ли мародеры все утащили, то ли хозяева, когда поняли, что построить здесь дом было не самой удачной их идеей.
Только в одной из маленьких комнат волею судьбы сохранилось окно. Сюда не задувал ветер и не захлестывал дождь, именно здесь я решил переждать непогоду. Конечно, было бы замечательно, если бы была печь, я бы быстро просушил одежду и согрелся, но спасибо и на этом, да и выбирать не приходится. Мне и так очень сильно повезло найти себе дом там, где другим не повезло его построить.
Я оставил здесь рюкзак, а сам решил отправиться на чердак. Обычно люди хранят там разный хлам, который по каким-то причинам жалко выбросить, может, удастся найти что-то полезное.
Я оказался прав, на чердаке, как водится, хранилась целая куча разнообразного барахла, все оно было покрыто толстым слоем пыли. Здесь были коробки с надписями, просто вещи связанные в тюки, какие-то старые чемоданы, закрытые на ключ. Я принялся копаться в коробках, мне было необходимо найти веревку и какое-нибудь одеяло. Где-то час я потратил на поиски, перебирая коробки, где лежали «Вещи Лиды» и «Кирилл. Детские вещи». Однако мне очень повезло, я нашел не только веревку и старое шерстяное одеяло, но и широкий двуспальный матрац, а как приятный бонус, мне попалась связка старых свечей. Я спустил все это в «свою» комнату.
С помощью веревки я соорудил некое подобие сушилки, развесив вещи, я расстелил свою импровизированную постель и прилег отдохнуть. Хоть я привык к длинным переходам и мог пройти куда большее расстояние без отдыха, именно сейчас, когда я сумел укрыться от дождя, и теперь лежал в тепле, слушая, как мелкие капли дождя молотят об оконное стекло, меня одолел сон. Думаю, каждый из нас хоть раз в жизни испытывал что-то подобное.
Матрац и одеяло пахли сыростью и пылью, но мне было все равно, я закутался в старое одеяло и сам не заметил, как уснул. Проснулся я где-то через пару часов, за окном уже заметно стемнело. Хотя в такую погоду небо обманчиво и всегда кажется, что сумерки опускаются раньше, чем это происходит на самом деле.
Я встал и потянулся, удивительно, но за эти два часа сна в отсыревшем доме, лежа на пахнущем сыростью матрасе, я отдохнул лучше, чем за все три года жизни в теплом и свежем хранилище. Удивительно. Я сладко зевнул и подошел к окну. На улице все так же лил дождь, ветер с силой бросал капли в окно, превращая пейзаж за окном в замысловатую картину авангардиста. Дождь явно не собирается прекращаться, и, видимо, мне придется пережидать эту ночь здесь. Что ж, впервые за три года я буду ночевать не в хранилище.
Однако какое-то странное чувство одолевает меня, будто что-то внутри меня кричит: «Беги, ты же не успеешь!». Вероятно, мой мозг никак не может смириться с тем, что в десять часов мне больше не надо бежать подключать очередной сосуд к системе. Я так же ловлю себя на том, что периодически озираюсь по сторонам в поисках вездесущих часов. Привычка жить между утренней процедурой и вечерней уже глубоко сидела у меня в подкорке. За три года я настолько привык, что в десять часов утра и вечера я должен отключить шланг от одной емкости и подключить к другой, что это уже можно назвать рефлексом.
Теперь же от меня больше не требовалось ничего делать, я свободен от этой ответственности, но по инерции я продолжаю думать, что в десять зазвонит сирена, и мне надо будет бежать в аппаратную. Сирена то конечно зазвонит, но здесь я ее точно не услышу. Любопытно, она выключится через какое-то время или так и будет визжать, пока в хранилище есть электричество? Почему-то сейчас эта сирена вызывала у меня стойкую и сильную ненависть. Именно сирена, я представлял, что она будет звенеть там круглыми сутками, и никто ее не заткнет. Так и будет она требовать, чтобы кто-нибудь отключил ее, но никто не ответит на ее зов. Я прекрасно понимаю, что сирена абсолютно никак не виновата в моих бедах, да и более того, она вообще является неодушевленным предметом. Какой смысл ее ненавидеть? Но почему-то я чувствовал к ней какую-то лютую ненависть. Будто именно она засунула всех людей в хранилище, а потом насильно привела меня туда и заставила два раза в день слушать свои вопли. Бред, но почему-то именно сирена, начинавшая звучать без пятнадцати десять утром и вечером, у меня ассоциировалась со всем плохим, что произошло. И теперь, когда я представлял, как сирена сутками оглашает хранилище своим визгом, и никто не откликнется ей никогда, я злорадно улыбался. Мол, теперь можешь орать сколько влезет, это тебе не поможет.