Прямо около табло с показаниями уровня жидкости в сосудах висело большое фото, на котором были запечатлены девушка, мужчина с эспаньолкой, большая собака, кажется колли и трое малышей. Один из них был видимо несколько постарше, он сидел рядом с мамой на полу и характерным испуганным детским взглядом смотрел на фотографа. Двое других малышей были еще совсем грудные и лежали в пеленках на руках папы и мамы. Из пеленок торчали только их лица, еще не успевшие принять определенные черты. Видимо я сильно прогадал с возрастом девушки, но я тут не за тем, чтобы узнавать ее прошлое.
Я схватился за шланг и резко дернул его, сорвав с крепления. Он с металлическим лязгом повалился на пол, и больше ничего не произошло. Все так же, как и у меня в хранилище. Из емкости не полилась вода, не завопила сирена. Я открыл три других крана и ничего не произошло. Я посмотрел на табло, оно сигнализировало о том, что все в порядке и идет своим чередом.
Значит все-таки бутафория. Но зачем? Не понимаю, ничего не понимаю. К чему такие сложные механизмы? Чтобы приковать нас к хранилищу. Но опять же зачем? Ведь видимо без нас система работает чудесно, наше присутствие вовсе не обязательно. Ладно, об этом я подумаю как-нибудь потом. А сейчас пора уходить, я обещал этой девушке, то есть этой женщине, что уберусь, как только все проверю. Я присоединил шланг назад и закрутил все краны, пусть для девушки все останется тайной, возможно, она еще не готова к правде.
Я покинул аппаратную и направился к выходу. Девушка сидела все там же и сейчас плакала, спрятав лицо в ладони. Я уже собрался уходить, но вспомнил, что у меня осталось не так уж много провизии. Вообще я не рассчитывал, что меня ждет такой прием, я рассчитывал на агрессию или, наоборот, на радушие, но то, что сейчас произошло, меня удивило, никакой реакции, она просто сидела и плакала, и, кажется, никак не реагировала на мое присутствие.
Так или иначе мне необходимо было пополнить запасы еды. Я зашел на склад и набил рюкзак консервами, также я прихватил с собой еще два блока сигарет, запасы сигарет на складе, кстати, были не тронуты, значит, эта девушка может справляться с одиночеством без стимуляторов, в отличие от меня. Итак, теперь я не только мародер, но и грабитель. Но я не собирался так просто красть ее еду, ничего не оставив взамен.
Когда я подошел к ней, она никак не отреагировала, все так же сидела и плакала. Видимо она все-таки тронулась умом от одиночества, я, конечно, тоже был немного не в себе после трех лет одиночества, но у меня видимо была более легкая форма помутнения.
– Я взял немного еды со склада. Взамен держи это, – я повертел в руках пистолет, показывая его ей, но она все так же не реагировала. – Он не заряжен, но им можно напугать, – сказал я словами безымянного.
Она не шелохнулась. Я немного постоял подле нее, и, не дождавшись реакции, положил пистолет рядом с ней. Вдруг она неожиданно резко шарахнулась в сторону от меня и начала рыдать с новой силой. Я, честно говоря, испугался такой реакции и инстинктивно отскочил от нее. Нет, тут явно что-то не в порядке. Поэтому я поднял руки, показывая, что в них ничего нет и начал пятиться к выходу спиной вперед, всегда держа девушку в поле зрения. Достигнув двери, я быстро развернулся и выскочил наружу.
На улице же уже начали сгущаться сумерки. Солнце положило на эту битву все силы, и облака окончательно отступили и теперь занимали только треть неба над лесом на востоке. Солнце же почти опустилось за горизонт и теперь окрашивало небо в нежный розовый цвет. Ночь будет ясной и светлой. Сейчас на небе сияла одинокая бледная звезда, пройдет еще пара часов и небо будет усыпано целой россыпью звезд, а эта звезда из бледной точки превратится в ярчайшую звезду небосклона.
Мне пора. Очевидно, что здесь мне больше нечего делать. Я вдохнул полной грудью прохладный воздух и направился к мосту. Идти теперь особо некуда, сейчас, когда я знаю, что провел три года впустую, во мне надломился какой-то стержень, который собственно и держал меня в руках в течение последних лет, теперь какая-то тоска разлилась по всему телу.