В себя я пришла уже в больнице. В той самой, где ты предлагал вчера переночевать. Прошло, кажется, около полугода прежде, чем я смогла хоть как-то воспринимать информацию. Мне рассказали, что все мои детки в тот день погибли.
Моему мужу за день до трагедии установили устройство Станкича, и, когда утром я ушла, он просто лег спать. Сначала он избавился от собаки, я не знаю, что он с ней сделал, но ее так и не нашли, хотя вряд ли кто-то ее искал на самом деле. Потом он набрал полную ванну воды, посадил в нее детей и со спокойной душой отправился спать.
Разбудить человека, который спит этим искусственным сном невозможно, хотя просыпаться он, кажется, и не собирался. Был обычный рабочий день и все соседи были на работе, поэтому никто не слышал криков тонущих младенцев, да и кто теперь вмешивается в дела соседей, теперь не принято беспокоится о ком-то кроме себя.
Так или иначе, я осталась совсем одна, просто еще одна пациентка психбольницы, у которой от горя поехала крыша. Время, проведенное в больнице, я помню очень смутно, только отрывками. Но почему-то очень четко помню, как каждый день сидела на лавке у больницы и смотрела в пустоту. Но время шло, и я постепенно шла на поправку.
Врач сказал, что скоро меня переведут в стационар, а там, через пару-тройку месяцев, выпишут совсем. Но меня не переводили, а вскоре приемы у врача стали все более редкими, более того в какой-то момент у меня вообще поменялся лечащий врач, а потом прием вовсе практически прекратился.
Медсестры все реже заходили в палату проведывать меня, а вскоре начались перебои и с обязательными процедурами, то не принесут таблетки, то не померяют утром белье. Вскоре все пациенты остались предоставленными сами себе. Я уже совсем выздоровела, по крайней мере я уже отдавала себе отчет в том, что происходит вокруг меня, и что произошло в тот роковой день. И я никак не могла взять в толк, почему, если мне больше не полагаются процедуры, меня не выписывают.
И тут в один не очень прекрасный день в опустевшую больницу прибыли военные. Да я помню, что говорила тебе, что они забрали меня из дома, но это не так. Они вытащили меня из палаты, прямо в больничной пижаме. Они позволили мне взять с собой только пачку фотографий моей семьи, да и те сначала хотели выбросить, но сжалились. Потом повезли в ту самую деревеньку, все остальное было ровно так, как я тебе рассказывала. С одной оговоркой, когда солдаты прервали попытку изнасилования, тот, что пытался это сделать заявил, если мягко выражаясь: «Да она все равно сумасшедшая, завтра и не вспомнит уже ничего». Наверно они и обращались так со мной просто потому, что считали спятившей, и думали, что ничего другого кроме насилия я уже не смогу воспринимать.
Вот так, мне, в отличие от тебя, не установили устройство отнюдь не по медицинским показателям, просто воля случая. Вот такая вот у меня грустная история.
Юля резко замолчала и какое-то время смотрела на меня совершенно спокойно, но потом ее подбородок начал предательски подергиваться, и, спрятав лицо в руки, она горько расплакалась. Я встал со стула и подошел к ней. Я присел подле нее и обнял, словами тут ничего не скажешь. Как можно словами выразить то, что сейчас чувствовала Юля. Сейчас, когда она достала из глубин памяти все воспоминания о произошедшем, ей было очень тяжело. Она годами старалась все это забыть, а теперь, когда эти воспоминания были извлечены из потайного угла, они вновь могли причинить боль.
Так мы и сидели, обнявшись, пока Юля не вымотала себя рыданиями, и не задремала беспокойным сном. Я аккуратно отнес ее на диван и снова укрыл своей курткой. После чего мне вдруг стало ужасно душно в помещении, и я поспешил на улицу. Немного отдышавшись, я закурил, да так и простоял с пустой головой, смотря в одну точку до тех пор, пока не выкурил всю пачку сигарет.
Оказывается, вчерашний призрак был сыном Юли. Странно, хотя чего странного, я же видел призрак рыжеволосой женщины тогда зимой. Но здесь все несколько иначе, ведь мы с Юлей слышали одно и то же. Конечно, я продолжаю верить в то, что все это просто шутки нашего сознания. Но как я мог слышать плач ребенка, о котором не знал? Я не знал этой истории, и ничего не ассоциировалось у меня с больницей. Так почему я слышал то же, что и Юля? Мне не хочется думать, что призраки и правда существуют, но ничем научным я в данный момент это объяснить не могу. Вера в потустороннее неконструктивна но вчерашние события заставляют задуматься о том, что сверхъестественное имеет место быть, и это пугает. Но ничего не ясно, и, судя по всему, это такая же неразрешимая загадка, как и та, зачем в хранилище установлена бутафорская система жизнеобеспечения. Поэтому даже не стоит ломать голову над ее разрешением.