— Ты как раз вовремя, Грег!
Джей и Грегори, не обращая внимания на толчею, принялись за рукопожатия, толчки в грудь и прочие мужские приветствия. Потом обменялись кивками и мы с Грегори. Он мельком глянул на мои ноги, и я заметила в его ауре красные проблески, которые меня удивили и несколько покоробили. Впрочем, они исчезли, как только внимание Грегори переключилось на Джея.
— Хочешь верь, хочешь нет, — произнес Грегори, растягивая слова как истинный уроженец Джорджии, — но я только что говорил с Дугом — знаешь его, это один из билетеров, — и он может провести нас за кулисы!
Мое сердце само собой заплясало джигу, да так, что все внутренности затряслись.
— Шутишь? — ответил Джей. — Где диски?
Грегори показал два диска с их композициями и текстами песен — очень хороших песен, но мне претила мысль отдать их «Греховодникам». Ведь группа, наверное, постоянно получает такие вещи от своих фанатов. Что если труд Джея и Грегори будет отброшен в сторону, как будто они — ничего не стоящие позёры? Думать о такой возможности было неприятно, но вокруг друзей сияли такие счастливые желтые ауры, что мне оставалось лишь от души желать им удачи.
Еще одна песня закончилась, и я стала смотреть, как Каидан заглушает пальцами тарелки, засовывает под мышку барабанные палочки и отбрасывает прядь волос, снова свалившуюся на глаза. Когда он нагнулся взять бутылочку с водой, наши глаза встретились. Мое дыхание остановилось и намертво застряло в легких, а громкие голоса вокруг слились в стационарный белый шум. Одно восхитительное мгновение чувственная пунцовая звездочка на груди барабанщика пульсировала, потом его взгляд посуровел, и он нахмурился. Каидан обшарил меня глазами с ног до головы, снова перевел их на лицо, затем оборвал зрительный контакт, отхлебнул воды и вернул бутылочку на пол как раз перед началом следующей песни.
Этот короткий обмен взглядами вывел меня из равновесия.
— Схожу в туалет, — предупредила я Джея, повернулась и пошла, не дожидаясь ответа. Оказалось, когда идешь от сцены, пробираться сквозь толпу намного легче.
Спертый воздух женского туалета был насквозь пропитан запахами мочи и блевотины. Из трех унитазов два засорились, но пользовались, по-видимому, всеми тремя. Я решила потерпеть, подвела перед зеркалом губы и уже собиралась на выход, когда услышала разговор девчонок, вдвоем втиснувшихся в одну кабинку.
— Я хочу Каидана Роува.
— Знаю, ты уже говорила, верно? Тогда так — тебе надо кинуть ему свой номер. Ну, а я хочу Майкла. Позволю ему делать со мной то же, что он сейчас делает со своим микрофоном.
Девчонки, хихикая, выбрались из кабинки, и по роскошным бюстам я их опознала — это они прыгали перед сценой. Ауры у обеих изрядно поблекли.
Я поправила заколки. Яна, сестра Джея, разделила всю массу моих волос на тонкие пряди и расположила их в хорошо продуманном беспорядке, который я успешно поддерживала. Кроме того, она с моего согласия сделала мне легкий макияж, но в ответ на просьбу закрасить противную родинку на краешке верхней губы страшно возмутилась. Ты с ума сошла? Даже и не думай скрывать отметину красоты! И почему только родинку так называют? Моя родинка вовсе не была красивой. Маленькая и темная, она притягивала внимание — разговаривая со мной, все обязательно переводили на нее взгляд, а я этого терпеть не могла.
Я защелкнула последнюю заколку и отошла от раковины, освобождая место девчонкам. Они помыли руки под одним краном, жалуясь, что нет мыла, потом стали прихорашиваться. Я смотрела, как им легко вдвоем, и думала, как жила бы я, будь у меня подруга-ровесница. Еще чуть-чуть — и я бы вышла, но тут меня остановили слова одной из подружек.
— Бармен говорит, у Каидана папаша — большая шишка в нью-йоркском БЦП.
Меня стало подташнивать. Я знала, что такое БЦП — «Бесцензурные публикации», международный издательский дом, выпускающий, среди прочего, порнографические журналы, фильмы и можно только догадываться, что еще.
— Не может быть, — ответила вторая подружка.
— Еще как может! Слушай, нам надо попытаться проникнуть за сцену.
Девчонка так разволновалась, что, теряя равновесие, наступила мне на ногу и схватилась за мое плечо. Я протянула руку, помогая ей удержаться.
— Ой, прошу прощения, — с этими словами она упала на меня.
Когда она, по моему представлению, смогла восстановить равновесие, я ее отпустила.
И тут меня совершенно на ровном месте потянуло сделать гадость — раскрыть рот и сказать вещь, которая заведомо не будет ни правдивой, ни приятной.