Красота была в самой жизни. Понемногу Ноэль учился, перенимал все больше мастерства, и теперь его имя было знаком качества, и гордился старый ремесленник своей удаче, но больше гордился Ноэль.
А в день, когда умер приютивший его милосердный мастер, оставив ему всю свою деятельность и инструмент, Ноэль испытал куда больше горя, чем от письма из дома, где старый жрец, отправивший его в столицу, сообщал о кончине матери…
Ноэль не желал больше иметь ничего общего с тем поселением, прикипев к столице, потому на письмо даже не ответил. Лица матери, отца, братьев и сестер исчезали из его памяти, заменяясь другими – клиенты, красавицы, пропавшие сегодня, но певшие еще вчера барды. Ноэль нашел свой дом в городе и даже в мыслях не допускал теперь того, иного, прежнего дома.
А когда мастер, приютивший его, ушел, Ноэль впервые напился и пошел в разнос от горя, скрывая свою боль в мятеже. Он попытался сцепиться с трактирным задирой, но тот был разумнее и трезвее и, видя человеческое горе, оттолкнул молодого человека от себя. Драки не вышло. Ноэль попытался прицепиться к одной из красавиц – на трезвую голову и мысль недоступных, надеясь, что его либо полюбят, либо оттолкнут и уничтожат. Но красавица лишь отмахнулась.
Ноэль поблуждал по улицам и, в конце концов, закончил свой мятеж тем, что купил в лавке, куда прежде не заходил, большой кубик чего-то сладкого и приторного, липнущего к рукам от обилия медовой начинки, осыпавшегося ему на брюки пудрой…
Прежде Ноэль не ел сладостей, считая их дорогим удовольствием богачей, но сейчас вдруг решил посчитать себя богачом тоже. И не смог проглотить до конца приторность вкуса. Он отшвырнул кубик в пыль и, вытирая на ходу об себя руки, пошел, шатаясь, в теперь уже свою лавку…
***
Ноэль не интересовался политикой и не сразу успел заметить, что с каждым днем исчезает все больше и больше памфлетистов, уличных поэтов и бардов. Вот еще вчера что-то там пели про герцога Торвуда и какой-то договор, а сегодня – тишина. Вот еще три дня назад улица с восторгом переписывала и разбрасывала экземпляры блестящей и, как говорили, ехидной поэмы о короле, который не заметил врага в своем брате, и дело происходило в земле какой-то Миары, а вот сегодня не найдешь и одного экземпляра…
Стали разгонять народ, толпящийся у лавок и люди сами, в каком-то предчувствии беды, стали меньше тесниться и толпиться по лавкам да площадям. Наступало что-то тяжелое и грозное, и не было никакого спасения от силы, еще неизвестной, но страшной и разрушительной.
Ноэль продолжал жить. Подумывал жениться на бесприданнице или обедневшей девице, завести семью и даже завести ученика, нужно было только чуть-чуть подправить свое положение, но как не старался он – число заказов сходило на нет. то ли у людей перестало все ломаться и рваться, то ли что…
Дела шли хуже и хуже. Все больше становилось дознавателей, все реже раздавался смех. Все чаще на площади вешали и рубили головы, и все реже устраивались празднества. Все королевство Маары жило в напряжении, что будет прорыв какой-то страшной и неведомой силы, будет…совсем скоро.
Ноэль видел, что не у него одного дела идут плохо. Закрылась лавка для богачей со сластями, закрылась даже хлебная лавка и тканевая. И, что хуже – закрылись трактиры! А те, кто еще не закрылся, а существовал, как Ноэль, проедая свои запасы и надеясь на случайный заказ, все больше и больше злились, казалось, приди, клиент, его и загрызут, за то, что долго не шел.
Все как-то сильно менялось. Слишком быстро. Ноэль пытался заговорить с лавочниками, что всегда поддерживали беседу ни о чем, но оказалось, что сейчас никто не хочет говорить и предпочитает исчезнуть, не глядя даже в глаза.
Ноэль наблюдал из своей пустой каморки улицу, на которой редко-редко появлялись горожане, а чаще всего – дознаватели. Они – такие же серые, такие же неприметные все шныряли и шнярыли, останавливая всякого, кто попадался под руку.
Остановили так и Ноэля. Он спросил причину – спросил спокойно, но с любопытством.
-Не хами, - посоветовал дознаватель и велел обыскать Ноэля.
-А что ищете? – также вежливо спросил он, за что получил удар в живот и рычание:
-Сказано же – не хами! Листовки мы ищем, что как идиот-то…
-Какие листовки…- растерялся Ноэль, охая под градом новых ударов – болезненных и обидных. Он просто спросил. Его мир вращался вокруг жизни города и работы, откуда же ему было знать и любопытствовать о листовках? Ему нужно было работать! Он полагал, что столица – это одна бесконечная веселая карусель, а не улицы, где можно встретить дознавателя и за простой вопрос получить от него.