Я мог бы признаться ей в этом.
Даже Рея проводит особенно хорошую ночь. Она весь вечер целовалась с женщиной, выглядя кокетливой, розовой и очаровательной. Я замечаю ее в другом конце комнаты, она направляется в вестибюль.
Одна.
Странно.
В вестибюле для нее ничего нет, и она, кажется, передумала, на мгновение прислоняясь к двери, прежде чем скрыться из виду. Должен ли я следовать за ней? Нет. Она взрослая женщина, и ей не нужно, чтобы я приставал к ней по поводу похода в гребаное лобби. Но, возможно, я все равно это сделаю.
Я предпринял три шага, когда в поле моего зрения попадались клиент и выбранная им шлюха.
Когда они уходят, я вижу только Бриджит.
Свернувшуюся калачиком на коленях другого мужчины, играющую с его курткой. Для сегодняшнего вечера она выбрала красное, на удивление скромное платье на тонких бретельках с ниспадающим подолом. Оно ниспадает на его колени и на ее. Она откидывает голову назад, светлые волосы струятся рекой, и смеется. Расслабленное положение ее конечностей наводит на мысль, что она принимала наркотики того или иного вида, но, с другой стороны, сегодня все расслаблены. Счастливы. Улыбаюсь.
Я каменный столп.
Затем жар.
Затем кипящая, сбитая с толку ярость. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как я уговорил ее спуститься с карниза в моем офисе. Тогда она была готова рухнуть в мои объятия. Если бы я обнял ее, она бы позволила мне.
А теперь она рисует узоры на рубашке, принадлежащей начальнику полиции.
Я обнаруживаю, что возвышаюсь над стулом, который является одним из четырех, расставленных в углу комнаты. Остальные три пустуют. Обращаясь ко мне, Моррис не сводит глаз с ее лица.
—Я одолжил Бриджит на несколько минут, Зевс. С тех пор, как я заплатил за нее.
—Я вернул тебе деньги.—Мой резкий тон привлекает его внимание, и ее тоже. Она широко раскрывает глаза. Моррис заплатил за нее непомерную сумму, а я так и не сказала ей, что именно я вернула деньги. Она лишь мельком взглянула на баланс своего счета. Она ни разу не попросила открыть ее, возможно, не понимая, что все, что ей нужно сделать, это зайти в любой банк и назвать свое имя. В любой банк в городе. Но ведь дело было не в деньгах, не так ли? Только минут на пять в самом начале.
—Не волнуйся, - воркует Бриджит, поглаживая его по затылку одной рукой. —Он скоро уйдет.
—К сожалению, — говорю я, — Бриджит не разрешили общаться сегодня вечером— Я наклоняюсь, чтобы быть на одном уровне с ней. - Вставай.
Она склоняет голову набок. Зрачки расширены, к щекам быстро приливает краска.
—Я так не думаю.
Это уже слишком. Это, блядь, слишком много, и я уже слишком много лет играю в эту игру. Ее непокорность - это то, что ломает меня, разрывает на части и выпускает на волю весь гнев и потребность, которые так крепко связали друг друга, что я, блядь, едва могу дышать.
— Бриджит.
Настроение Ксавье изменилось. Он спихивает ее со своих колен, в последний момент ловит за руку и целует костяшки пальцев.
—Зайди ко мне позже, милая.
Милая - это пуля в грудь. У меня хрустят ребра, рушится стена. Она раскалена добела. Это катастрофа. Я ослеплен красным пятном на ее платье. Все остальные в комнате больше не имеют значения. Разорвите паутину. Разрушьте все это. Нахуй. Нахуй.
Я опускаю руку к ее затылку и запускаю пальцы в ее волосы. Она изо всех сил пытается встать на ноги, выдыхая:
—Ой, ой, ой, подожди, подожди.
Я не жду.
У нее нет другого выбора, кроме как пойти со мной. Мои гости расступаются, пропуская нас, пока я тащу ее через всю комнату к большим креслам. Это не те кресла, которые принадлежали моему отцу. Они воссозданы. Напоминание мне и всем остальным, кто здесь главный. Это я. Не Бриджит, не Моррис, не призраки прошлого. Я.
И я возьму то, что, черт возьми, хочу.
А я хочу только Бриджит.
Ни один человек не бросает мне вызов. Ни один человек не осмеливается смотреть на нее с чем-то похожим на беспокойство. У меня есть все права на ее тело, ее киску и ее слезы. Все гребаные права.
Я тащу ее к большому креслу и отодвигаю второе, чтобы освободить место. Здесь сидел мой отец. Теперь я занял его место. И она развязала меня. Теперь пути назад нет. Никогда.
Я сажусь на свое место, устраиваю для нее клетку своими ногами и ставлю ее на ноги там, у себя между ног. Бриджит дрожит. Ее глаза — неужели это непролитые слезы?
—Все видели, что ты только что сделал,— говорит она хриплым от боли и чего-то еще голосом. Желание. Ее руки сжимаются и разжимаются по бокам. Платье сбилось набок, бретелька сползла с плеча.
Я берусь за бретельки и тяну, одновременно защелкивая их. Затем я касаюсь выреза ее платья. Она ахает, когда воздух касается сосков, и я наклоняюсь вперед и беру один из них в зубы. Она стонет, когда я прикусываю ее, но я не позволяю себе делать это долго. Наказание для нас обоих.
—Я говорила тебе не трахаться с другими мужчинами.
—Я не трахалась с ним.—Ее подбородок дрожит. В коротких вспышках всплывает образ дрожащей женщины, которую я видела сегодня днем. —Если ты не хотел, чтобы ко мне прикасались, тебе следовало что-то с этим сделать.
— Ты хочешь, чтобы тебя приковали к дивану в моем кабинете? Это все? Скажи мне, Бриджит, скажи, что заставило тебя сесть к нему на колени, как шлюху по найму.
—Ты должен был сказать мне, что хочешь меня,—Поразительно. Резка. Ее дерзость. —Ты должен был сказать, что любишь меня. Ты должен был сделать это сегодня.-Ее руки сжимаются в кулаки. —Сегодня был худший день, а ты все еще не сказал этого.
И поскольку я законченный ублюдок, я не говорю этого сейчас.
Вместо этого я опускаю ее платье все ниже и ниже, пока оно не сползает с ее бедер и не падает на пол.
На Бриджит красные трусики. По дороге сюда она потеряла туфли. Очевидно, что она не может отдышаться. Очевидно, что от одного прикосновения она воспламенится. Мы все будем поглощены этим.
На ней остались только трусики и слезы.
Вот и все, что на ней было, когда я усадил ее к себе на колени.
Звук, который она издает — этот звук — это не страх. Это облегчение.
Это заставляет меня рассмеяться.
У Бриджит сейчас должно быть много дел, но она не должна испытывать облегчения.
Она поворачивает ко мне голову, волосы падают ей на лицо, и я оставляю их там, пока просовываю кончики пальцев под пояс трусиков и снимаю их. Медленно. Я хочу, чтобы она чувствовала каждое мгновение, когда ее последние защитные силы рушатся, оставляя ее обнаженной и незащищенной.