– Ты, старый друг, умеешь появляться в самый нужный момент, как великие цари: лучше момента не придумаешь. Прошу, садись, – пригласил жестом генерал Иуда Доброта Реза, освобождая место между собой и бурбулем.
– Господа, – сказал Тувий с напускной бодростью, не совпадавшей с его истинными угрюмыми чувствами, и отважно улыбнулся всем собравшимся.
А опустив зад на плюшевый диван, почувствовал, что с ним вместе села его болезненная беда. А как только он устроился, генералы отсалютовали и сели. И конь переводил взгляд с пса на пса, с пса на пса, толукути и тронутый, и ошеломленный этим жестом, – ведь даже самые низкие дворняги не отдавали ему честь с начала его опалы, мало кто удостаивал его и взглядом.
– Выпьешь, товарищ? – спросил генерал Любовь, уже наливая коню водку. И Тувий выпил, с трудом удерживая дрожащий стакан. Он ненавидел водку и не пил ее уже много лет, потому что его первая любовь, Нетсай, ушла к павлину, пившему только водку, и каждый раз, когда пил, Тувий чувствовал, что снова пробует свое унижение на вкус, но сегодня, толукути в таких обстоятельствах, водка казалась как никогда божественной.
– Товарищ! Ты как будто ад прошел, – сказал генерал Святой Жоу.
«А я и есть в аду, что за адская глупость?» – подумал, но не сказал вслух вице-президент. Взамен он покачал своей головой-автобусом и тяжело вздохнул. Пляшущие глаза пса, когда он ненадолго в них заглянул, были полны доброй заботы.
– Ха, в Джидаде у тебя хватает настоящих врагов, но здесь ты среди союзников, старый друг, – сказал генерал Иуда Доброта Реза, положив лапу на плечо Тувию и продемонстрировав улыбку, расплывшуюся по всей его угловатой морде.
Доброе прикосновение проняло коня до самого нутра, и он чуть не попросил пса не убирать лапу. Даже бог с ней с лапой – он чуть не попросил обнять его, сжать покрепче, сказать, что все будет хорошо, и не отпускать. Он велел слезам течь внутри, как и советовал Джолиджо, сжал челюсти и, избегая взглядов псов, лишь сказал:
– Да-а-а, товарищ.
– Я тебя понимаю. Но поверь, старый друг, все будет хорошо, – сказал Иуда Доброта Реза, подливая себе.
И почему-то в дымке темной комнаты, впервые с тех пор, когда все стало разваливаться, конь почувствовал, что, быть может, все и правда будет хорошо.
– Эх, товарищи. Уверен, все мы понимаем наше положение, незачем пересказывать козни, о которых мы все прекрасно знаем. В этот самый момент под землей ворочаются кости Освободителей, оглашая для нас время. Время защищать Революцию. Во имя Джидады, конечно же, и под ней я имею в виду ту Джидаду с «–да» и еще одним «–да», ради которой жертвовали собой и гибли товарищи Освободители, а не ту Джидаду ничтожных предателей из Центра Власти, которую не может узнать ни один зверь, – сказал генерал Иуда Доброта Реза, пронзив каждого товарища взглядом.
Тувий чуть не ответил «аминь» в конце его короткой речи – толукути он слушал ее, как молитву. Но правильно ли он расслышал? Или ему мерещится? Ему не надо было оглядываться, чтобы знать: псы пристально следят за ним.
– Да, я слышу тебя, товарищ. Но беда, говоря откровенно, в том, что я не уверен, возможно ли защитить Революцию от – как бы выразиться – Революции, – сказал Туви.
Не то чтобы он не пытался это себе представить – даже планировал, толукути буквально каждый божий день со времен отлучения. Но многолетний опыт в Центре Власти научил его осторожности в подобных деликатных вопросах. Очевидно, у генералов, собравшихся в глухую ночь, словно колдуны, имелся козырь под хвостом.
– Сегодня Президент не считает это возможным, товарищи, – сказал генерал Муса Мойя, поднявшись и пройдя к двери походкой закаленного пьяницы.
От внимания Тувия не ускользнуло, что пес назвал его президентом. Толукути Президентом с большой буквы!
– Революцию можно защитить так же, как и всегда, товарищ. С оружием и при оружии. И мы защитим ее, зная, что зудохвостка действует не одна, а со своей заблудшей кликой, которая даже пороху не нюхала. Пустому месту не узурпировать власть революционеров! Ура Оружию! – произнес генерал Любовь Шава.
– Ура!!! – грянули псы.
Тувий поднял и опустошил стакан.
– Сказал как Настоящий, Истинный Патриот, товарищ, как Настоящий, Истинный Патриот, – заявил генерал Муса Мойя.