Неужели она наконец-то научилась благоразумию? Даже удивительно.
— А друзья у тебя интересные.
— Ну-у, друзья…
— Хотя, правда, с ними ты был не слишком красноречив.
— Зато ты за двоих говорила.
— Неужели так разболталась?
— Нет… в конце концов. Ты была просто великолепна. Как и всегда, впрочем.
Они сели в машину.
— Что ты собираешься делать?
— Может, позавтракаем?
— О’кей.
— А где?
— В отеле, конечно. Здесь ни на что другое рассчитывать не приходится. Ты, очевидно, забыла, где мы находимся.
— Прекрасно. Позавтракаем, отдохнем. А там видно будет.
Казалось, она была в чудесном настроении.
Только все еще никак не рассеивалась между ними завеса тумана. Оба разыгрывали комедию и даже не пытались отказаться от роли, которая каждому из них была не по силам. Они продолжали перебрасываться словами, как мячиками, хотя не знали правил игры. Еще не притершись друг к другу, они боялись молчания, потому что оно сразу становилось враждебным.
Подъехали к отелю.
— Ресторан или грилль? Выбирай.
— Грилль.
Откуда у нее этот непререкаемый тон? Пустяк, конечно, но раньше она наверняка бы ответила: «Как хочешь, милый» или:
«Решай сам».
А теперь, когда ей «оплатили» путешествие, она чувствует себя независимой, если не самой главной. Впервые за двадцать пять лет она могла ничего у него не спрашивать… Конечно, он не тиран какой-нибудь, по крайней мере он на это надеялся, — но как знать?
Заказав завтрак, Дельфина первая начала разговор:
— Они ищут рай, эти ребятишки, но они об одном забывают, что в конце пути — смерть. В раю или без него.
Марк с удивлением посмотрел на жену. Он, именно он, должен и мог бы произнести эти слова, а вовсе не Дельфина. Но так уж всегда: расстаешься всего на несколько недель, а потом удивляешься, какой путь был пройден за время разлуки. Какой путь, куда? Только не задавать себе таких вопросов.
А Дельфина продолжала:
— При общинной жизни забываешь об эгоизме…
Она запнулась, покраснела; чуть было не добавила: «об эгоизме супружеских пар». Но для этого надо, чтобы существовали пары, а это не каждый день встречается.
— Все мы мечтаем об иных формах общественного устройства, но вот будут ли они лучше, как бы реалистически ни мыслили эти мальчики?
— Реалистически? — возмутилась Дельфина. — Требовать от обездоленных детишек, чтобы они были реалистами, значит, ничего не понимать в их жизни. Они просто напуганы, эти мальчики, они ищут устойчивости. Уверена, что у каждого в прошлом были нелады в семье. Но ты же сам слышал, вопросов об этом я не задавала.
— То есть…
— Я говорю о личном… Видишь ли, для них родители уже перестали быть прибежищем, и дети устраиваются теперь как могут. Человек страшится одиночества… Его задача — найти ближнего. — Она вздрогнула. — А в семье они, должно быть, чувствовали себя одинокими.
Она вдруг замолчала, словно запыхалась от такой длинной речи, Марк скривил губы в снисходительной улыбке.
— Ну знаешь ли, бегство в наркотики — куда проще, чем борьба с трудностями.
— Для них вопрос так не стоит. И потом, что бы ни случилось, в ответе за все мы, взрослые. Их бунт — это бунт обманутой любви. Мы уже потеряли доверие к самим себе. Тогда как же требовать от них доверия к нам? Кто мы такие — спекулянты, ловкие потребители?
— Скажи, пожалуйста, вот что: тебя начали заботить судьбы человека, только когда ты приехала сюда?
— Представь себе, нет. Но разговор не всегда получается. Во всяком случае, с тобой. — Помолчав, она добавила: — А эти ребятишки правы: гораздо важнее любить, чем работать. Ничего не делать, размышлять, это, возможно, обогащает, если рассматривать идею обогащения под известным углом зрения. Подлинная реальность от нас скрывается. А кроме того, и у нас полно разных мифов.
— Кто ж спорит!
— Возьми, например, работу! Вся эта суетня, все эти жалобы на то, что надо приноравливаться к ее ритму, что невозможно жить так, как хочется. Но разве это не облегчает жизнь, скажи сам? А разве не слабость наша неспособность оставаться в одиночестве? Я не говорю уже об одурманивании себя чтением. Когда я подумаю, сколько часов жизни я отдала книгам… Ведь это же обыкновенное бегство от самой себя!
— Я, знаешь, не слишком-то верю ни во все эти блага созерцательности, ни в добрых дикарей, равно как и в ремесленничество при наличии индустрии.
— Это уже второстепенный вопрос. Все упирается в то, что родители сдают свои позиции.
Она не решилась выразиться более точно: «сдают отцы».