— Вы говорите просто чудовищные вещи… — Сотников был действительно потрясен, он не играл. Грязнов бы заметил.
— Дальше. Только что мне позвонили из «Маяка», с Молдавской, вы поняли. Они обнаружили машину и водителя, который также является соучастником того преступления. Он пока отмалчивается, но, когда предъявим ему неопровержимые доказательства, никуда не денется, кинется собственную шкуру спасать. А теперь последняя деталь. Киллеры, стрелявшие на набережной, ездили на мотоциклах фирмы «Хонда», «блэк видоу» называются. Три «черных вдовы», так сказать. Ничего не имеете сообщить мне по этому поводу?
— Скажите… Вас ведь Вячеславом Ивановичем зовут? И вы чуть ли не десяток лет возглавляли МУР, верно? И с этими вашими «оборотнями» совершенно никаких… так?
— Справедливо замечено.
— Вы можете мне поверить, что ко всему, о чем вы рассказали, лично я не имею ни малейшего отношения?
— Могу. Но не должен.
— Понимаю… Что ж, тогда делайте свое дело. Изымайте, забирайте лицензию, закрывайте к чертовой матери это предприятие, все равно работать не дадут… А дальнейшие разговоры я буду просто вынужден вести в присутствии адвоката.
— Ия вас понимаю. И ценю вашу откровенность. Мне хотелось бы кое-что выяснить для себя касательно наших «вдов»…
— Сугубо между нами, Вячеслав Иванович, — Сотников наклонился к нему поближе, — если бы даже оставались хоть какие-то малейшие следы, я уверен, их бы давно уже не было.
— Кроме одного, -— ухмыльнулся Грязнов, — способа доставки через границу, да?
— Тут вам все карты в руки. — Сотников тоже улыбнулся… — Уж вам ли не знать!
— Увы, как часто повторяет мой старый друг и коллега, есть многое на свете, друг Гораций, о чем не снилось нашим мудрецам…
— Умно подмечено, — философски заметил Сотников. — А кто ваш друг?
— Помощник генерального прокурора. А подметил- то Шекспир… Это, кстати, касается и неких гарантий с моей стороны.
— Да-да, увы…
— Как знаете.
Вячеслав Иванович не был бы самим собой, если бы остановился на достигнутом сегодня. Он немедленно отрядил часть спецназовцев во главе с Курбатовым в Луховицкую спецшколу. И не опоздал бы, кабы там не случился ну совершенно неожиданный пожар.
Три новеньких мотоцикла стояли в добротном кирпичном гараже. Но растяпа-механик там же хранил и горюче-смазочные материалы. И электропроводка на ладан дышала. Словом, сошлись воедино все непредвиденные «случайности», которые выявили полнейшее наше… неумение распоряжаться собственным имуществом, приобретенным, кстати говоря, за валюту, и немалую. Груда взорванного и обгоревшего металла не имела уже ничего общего с изумительными изделиями трудолюбивых японцев.
Эксперты-криминалисты, конечно, докажут идентичность останков и тех сверкающих мотоциклов, технические данные которых были зафиксированы в документах, да что толку? «Сто раз повторяя слово «халва», — говорят на Востоке, — сладости все равно не почувствуешь…»
Эпилог
ПОЛНЫЙ РАСЧЕТ
Меркулов захотел поприсутствовать на очной ставке между Масленниковым и Коркиным, которую решили провести еще до отъезда в Москву, хотя он и не любил подобного рода следственных мероприятий. Особых психологических загадок и в данном случае не предвиделось, но он захотел еще раз взглянуть в лица преступников, послушать их аргументы и посмотреть, как они станут выкручиваться. Но, повидавший в жизни уже всякого, он был потрясен до глубины души тем, как низко, до какого маразма и бесчеловечной подлости могут опуститься «двуногие», видимо, по странной ошибке называющие себя людьми.
Самое поразительное, что Константин Дмитриевич уже успел ознакомиться с многочисленными характеристиками, которые давали этим уголовникам те, кто их знали. Никто из свидетелей вроде бы и не лукавил, и называл вещи своими именами, а в глубине души пытался, видимо, все-таки понять и оправдать. Крови, во всяком случае, не требовал никто, даже доктор Тороп- кина. А тут, на очной ставке, когда главной фишкой преступников стала их собственная поганая жизнь — в самом прямом смысле (хотя оба были уверены, что их не расстреляют, не повесят, не посадят на электрический стул, не отрубят голову, как это все еще делают в некоторых вполне цивилизованных странах, и даже не утопят в тюремной параше), — они постарались вылить друг на друга столько дерьма, что хватило бы на десяток судебных процессов. Вот тебе и тихий, спокойный, скромный весь такой спортсмен, контуженый герой чеченской войны… Вот тебе и любимый некогда племянник, депутат Государственной думы, талантливый молодой предприниматель и меценат, любитель и желанный гость всевозможных «светских» тусовок!
Меркулов не ограничился официальным протоколом, бурю эмоций, казалось, не вмещали в себя и магнитофонные записи, когда, зверея от бешенства, они, может, и сами того не понимая, стимулировали друг в друге взаимную ненависть к себе.
А наиболее сильным был момент, когда им был задан вопрос о Светлане Волковой.
Сперва оба ринулись полностью отрицать свое участие, а когда им были предъявлены показания свидетелей, они, не разобравшись путем, тут же начали топить друг друга, причем выдавая такие подробности, что волосы дыбом поднимались.
Страшной оказалась судьба девушки. Вампир полностью, стопроцентно, оправдал кличку, данную ему его же подельниками-бандитами. Стали понятны слова Дарьи Калиновой, рассказавшей Поремскому, что Макс, отъехавший на денек, а затем вернувшийся в Питер, был похож на зверя, напившегося только что горячей живой крови. Сытый, но все равно страшный. Так оно примерно и было. Но…
Обсуждать услышанное никто не стал, еще предстояла эксгумация тела балерины, судебно-медицинская экспертиза и прочие «радости», от которых нормальный человек теряет сон, становясь сам злым и раздражительным.
Значит, напился-таки крови… И следов своих оставил вдосталь — так уверял Коркин, который только поначалу и держал жертву, когда ее начал допрашивать Масленников. А потом уже и держать не надо было, куда она могла деться с перерезанными поджилками? А еще он копал могилу. И туда же, сверху еще бьющейся в судорогах девушки, Максим сбросил свою окровавленную куртку и спортивный костюм, будучи уверенным, что их никогда не найдут. А так, под саваном, сказал, и ей будет теплее.
Выходя не совсем твердыми шагами из комнаты, где проводилась очная ставка, Меркулов, чеканя каждое слово, сказал Гоголеву:
— Ты лично отвечаешь, что с его головы не упадет ни один волос.
Это было тем более странно, что голова Вампира блестела бильярдным блеском, который безумно хотелось погасить хорошим ударом кия. Какие еще волосы?
— Ты понял, о чем я?
Гоголев кивнул.
— Я его, Витя, теперь никому не могу доверить. Кроме тебя. Ты повезешь. И никого к нему не подпускай на пушечный выстрел. Впрочем, я тоже поеду с вами. В одном вагоне. Устроят крушение, так хоть напоследок знать буду, что и эта мерзость сдохла…
Не слышал такого от Константина Дмитриевича Гоголев. А ведь давно уже знакомы.
А глубокой ночью, поскольку сон все равно не шел, Меркулов поднялся с постели и принялся звонить в Германию.
Сонный Турецкий встревожился, показалось, что Косте неожиданно стало плохо, а рядом никого нет, кто бы оказал помощь. Все было проще. Константин Дмитриевич все никак не мог успокоиться после очной ставки. Вот и поделился своими мыслями на этот счет с другом.
Александр Борисович понял, конечно, его моральное состояние, но утешать не стал, а, наоборот, начал рассказывать о своих последних «подвигах». Это он называл клиническим способом лечения — когда клин выбивают клином. Ты рассказываешь, делишься соображениями, твой собеседник невольно втягивается, начинает даже советы давать, и собственное горе как бы растворяется в повседневщине, будь она трижды неладна, но ведь куда ж ты от нее денешься?..