— Худо!
— Совсем худо!
— Беда забывшим закон Нума...
— Большую соборку не тебе, Сядей, собирать. На это есть Совет, — сказал Выучей.
Но Сядей-Иг, не удостоив его взгляда, пошел к чуму и скрылся за пологом.
6
К Ясовею приехал его друг Хатанзей. Не спуская с вязки оленей, он, запыхавшийся, ввалился в чум.
— Эгей? Где вы, молодожены? — звонко крикнул он. — Что долго спите? Так можно всё проспать. Ну-ка, Ясовей, выходи, дело есть.
— Что там стряслось, приятель? В такую рань будишь добрых людей, — откликнулся Ясовей из-за полога.
— Ишь ты, ему рано, оказывается. Смотри, как бы не было поздно.
Ясовей не спеша вышел из чума с мылом, зубной щеткой, с полотенцем через плечо. Он долго плескался у речки студеной водой.
Хатанзей нетерпеливо ждал. И не выдержал, побежал к речке.
— Ясовей, ты моешься так, будто на тебе вершок пыли. Бросай свою зубочистку и поедем...
— Ну хоть чаю напьемся, друг. Закусим. А то голодный олень далеко не бежит.
— Ты всё шутишь. А дело большое, шибко большое. Понимаешь?
— Пока не понимаю ровно ничего. Садись. Рассказывай толком.
Хатанзей, волнуясь, рассказывал:
— У Семиголовой сопки большая соборка устраивается. Сядей-Иг и Лагей соборку созывают. Там уже съехалось народу много. Ты знаешь, о чём они будут говорить. Ведь ты нарушил закон Пума, увез чужую невесту в свой чум. Шаманы говорят, этот поступок карается смертью. Что ты теперь думаешь?
Ясовей помолчал, глядя в землю. Потом он положил руку на плечо друга.
— Успокойся, Хатанзей. Дело, конечно, серьезное. Могут быть крупные неприятности. Но нам с тобой их нельзя бояться. Давай спокойно обсудим, как быть.
Вскоре они разъехались в разные стороны. Ясовей прямо направился к Семиголовой сопке. Хатанзей поехал по становищам, чтобы предупредить друзей, молодых оленеводов, завернул в тундровой Совет, сказал Тирсяде о происходящем.
Когда Ясовей запряг оленей, Нюдя выбежала к нему, встревоженная и испуганная.
— Я тоже с тобой поеду...
Муж легонько отстранил её.
— Тебе нет надобности ехать. Не расстраивайся и жди. Я вернусь раньше, чем солнце обойдет вокруг горизонта. Со мной ничего не случится. Если будет трудно, на помощь придут товарищи. Хатанзей приведет их.
Восторженно смотрела Нюдя на отъезжающего мужа. Она удивлялась и радовалась его спокойствию. Какой он смелый, какой он сильный. С ним и, верно, бояться ничего не надо. Руки его крепки, ум ясен, душа молода. Что могут сделать с ним старики и шаманы!
Нюдя, успокоенная, пошла в чум и занялась хозяйством. Она перебирала в ларе непривычные для неё вещи, назначение которых объяснял ей вчера Ясовей: тарелки, вилки, столовые ножи. Попробовала пользоваться вилкой так, как учил Ясовей. Получилось неловко и, наверно, смешно. Ей казалось странным, зачем эта вилка, когда можно брать мясо прямо рукой — просто и удобно. Но раз сказал Ясовей, что так полагается, значит, и впрямь так надо. Нюдя с усердием принялась ковырять вилкой в тарелке с мясом.
7
Ясовей подъехал к Семиголовой сопке в ту самую пору, когда бубен главного шамана возвестил о вынесении приговора.
— Люди тундры, — кричал шаман между ударами в бубен, — великий Нум сказал мне: «Бей в бубен, тадибей! Пусть знают все, большие и малые: тот, кто нарушил вековой закон тундры, достоин смерти. Он хуже собаки, и тело его надо отдать на растерзание диким зверям. Кости его не примет земля, они будут истлевать на берегах гнилого болота. Проезжающие мимо ненцы отвернут оленей в сторону, чтобы не опоганить себя останками проклятого родом». Так будет! Ясовей забыл свой род и свои обычаи. Он опозорил самого уважаемого в тундре человека — Сядей-Ига. Гнев Нума упадет на голову Ясовея. Ты, Ханико, ты, Хабевко, и ты, Выучей, разыщите Ясовея, свяжите ему руки и привезите сюда...
— Не надо, тадибей, делать этого, — раздался звонкий голос, — я здесь и пришел к вам сам. Если хотите, можете вязать меня, но знайте, это будет трудно сделать...
Шаман, растерявшийся вначале, быстро пришел в себя. Он стукнул по бубну так, что лопнула шкура.
— Кто ты такой и откуда ты? — спросил шаман грозно.
— Я тот, о ком вы говорите, Ясовей, сын Хосея, нарушивший закон Нума.
— Почему ты пошел против старых обычаев тундры?
— У ненцев много обычаев, — ответил Ясовей. — Одни обычаи хороши и полезны. Я чту их. Обычай дружбы мне говорит: помогай человеку, если он попал в беду, защищай человека, если на него нападает враг, дай голодному кусок мяса, приюти в своем чуме заблудившегося в пургу. Разве это плохой обычай?
— Хороший обычай, правильный обычай, — раздались голоса.
— Как же я могу не следовать этому обычаю, ненцы? Я ему следую. Старый обычай правды учит не лгать, не хитрить, не скрывать от людей того, что есть на самом деле. Польза или вред от него людям, скажите мне.
— Верно, польза...
— Без правды жить нельзя...
— Мне этот обычай дорог, как и большинству из вас, — продолжал Ясовей. — Есть ещё обычай верности, обычай чести и много других хороших и правильных обычаев есть у ненцев. Их надо соблюдать и беречь. Но есть и такие обычаи, от которых пора избавляться. Богатый оленевод разоряет бедного и говорит, что так сказал Нум. Я не знаю, как сказал Нум. А Советская власть сказала: так нельзя. Это правильное слово. Шаманы говорят, что если женщина переступила через тынзей, она подлежит каре. Это глупый обычай. Сядей-Иг думает, что он может, следуя обычаю, распоряжаться своей дочерью, как бессловесной важенкой. Он ошибается. Такому обычаю настал конец.
Собравшиеся были поражены словами смелого ненца. Даже те, кто недавно осуждал его поступок, поколебались. И только у немногих правда, сказанная Ясовеем, вызвала ярость. Но это были богачи и шаманы, которых все привыкли беспрекословно слушаться. Поэтому люди молчали и ждали, что будет дальше.
Сядей-Игу стало жарко. Он покрылся испариной, отчего тучные его щеки заблестели, словно намазанные жиром.
— Не верьте ему, люди тундры! — прохрипел он. — Это сын злой старухи Хад и бешеного волка. Он принес на наши кочевья роковые несчастья. Он погубит всех нас. Только его смерть оградит чумы оленеводов от беды. Так я говорю, мудрый тадибей?
— Так! — ударил в бубен шаман. Но удара не получилось, колотушка застряла в рваной шкуре бубна.
Сядей-Иг, зло метнув глазом на шамана, продолжал:
— Принятый нами приговор верен и неизменен Нарушившему закон Нума — смерть!
— Смерть! — выкрикнул шаман и, подняв разорванный бубен над головой, с размаха грохнул его о землю.
— Пусть Ханико, Хабевко и Выучей возьмут его, чтобы отдать на съедение волкам.
— Взять! Взять! — взвизгнули хором шаманы и все вдруг забарабанили по бубнам.
Ясовей стоял, не дрогнув ни единым мускулом. Только лицо его стало матовым. Он насмешливо смотрел на подошедшего к нему Ханико, похожего на рыбий скелет в малице. Вся соборка молчала. Сядей-Иг уперся взглядом в Хабевку. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонам. Новый удар шаманов по бубнам подхлестнул трусливого Хабевку. Моргая глазами и хлюпая носом, он подошел к Ясовею.
— Вот опять встретились, Хабевко, — сказал Ясовей, улыбаясь, — получил ли ты тогда награду от хозяина? Новую награду хочешь заработать? Старайся. Сядей-Иг дураков любит...
Хабевко растерянно ворочал головой.
— Какую награду? Каких дураков? — бормотал он.
Было ясно, что без Выучея справиться с Ясовеем невозможно. А тот медлил. В его душе происходила в этот миг тяжелая борьба. Прямой и честный, он, не таясь, высказал свое мнение о поступке Ясовея. Он и сейчас был на стороне молодого храбреца. Но главный шаман назвал имя Выучея в числе тех, кому поручено казнить Ясовея. Ослушаться шамана Выучей не смел.