А насчет Саши Рэчел права. На что они обрекают малыша? Что ему расскажут об отце, о матери? Где он будет жить, пока Рэчел не освободится (если освободится когда-нибудь)? Сашу заберут приемные родители. Господи, история повторяется!
Потом ей пришло в голову, что если Рэчел признают виновной в убийстве, то она, Мадлен, как Сашина бабушка и ближайшая родственница, может стать его законным опекуном. Потрясающая идея, но Рэчел никогда на это не пойдет. С другой стороны, вторым законным опекуном может стать Юрий, о котором с неприкрытой ненавистью говорила Рэчел.
И Мадлен задумалась о крайнем выходе: спрятать тело и надеяться на Бога. Но эта мысль казалась просто невероятной: как избавиться от трупа?
— Жизнь любого существа священна, — прошептала она, вслушиваясь в свои слова.
Она всем сердцем верила в этот постулат: сама она никогда, даже ненароком, не наступила ни на одну букашку. Но жизнь безжалостного преступника, торговца женским телом, насильника и, скорее всего, убийцы… Насколько священна его жизнь? Он жил жестокостью, от нее и умер. Сейчас его тело разлагается в гараже в предгрозовой духоте. Значит, остается только одно — избавится от трупа. Разве нет?
Зачем бы тогда она ехала в тюрьму Руквуд?
Мадлен шла по коридору в сопровождении незнакомого офицера-надзирателя. Он несколько раз искоса взглянул на нее, по-видимому, пытаясь понять, зачем она здесь.
— Вы хотите у меня что-то спросить? — раздраженно поинтересовалась она.
Он покачал головой и замедлил шаг, пропуская ее вперед. Звук их шагов, отскакивая от голых стен, эхом разносился по коридору.
— Мисс… Да, честно признаться, я хотел у вас спросить…
Он прибавил шаг.
— Спрашивайте, — отрезала она. — Но, черт возьми, прежде хорошо подумайте, имеет ли ваш вопрос отношение к нашему пребыванию здесь.
— Непосредственное! — расцвел он. — Вы одна из тех женщин, кто надеется найти в тюрьме настоящую любовь? Понимаете, моя девушка собирается стать психологом, она просто в восторге. Я имею в виду, вы же американка, верно? Она рассказывала мне о женщинах, которые хотят познакомиться с парнями, получившими пожизненное, и…
Мадлен остановилась как вкопанная и повернулась к надзирателю.
— Скажите, что вы пошутили!
Он обезоруживающе пожал плечами.
— Ну, вы слишком красивы, чтобы… Мне просто стало интересно, почему такая женщина согласна проводить свое время с душителем. Может, ее привлекает специфика совершенных им преступлений или…
— Послушайте, но это только между нами! — Мадлен не сбавляла шаг, ее собеседнику приходилось почти бежать за ней. — Меня привлекают не преступления, связанные с удушением, а нечто другое. Ну, вы понимаете… реки крови. Я ответила на наш вопрос? А теперь отоприте двери и держитесь от меня подальше, или я сообщу о ваших домогательствах.
Он отпер металлические двери, ведущие в крыло, где содержались заключенные, виновные в чудовищных преступлениях. Большинство их сидело в своих камерах, и Мадлен с облегчением заметила, что у «свистуна» заслонка на двери закрыта.
— Я обязан стоять у двери, мисс. Приказ директора тюрьмы. Прошу прощения, — надменно сообщил надзиратель.
— Тогда встаньте с другой ее стороны. Я не хочу видеть ваше лицо. — Она одарила его холодной улыбкой. — Договорились, солнышко?
Мадлен направилась вглубь коридора, остановилась у камеры Эдмунда и глубоко вздохнула. Она позвонила Робу Ризу, чтобы получить разрешение посетить Эдмунда в неустановленное время. В качестве предлога она выдумала двухнедельный отпуск. Что ж, будем надеяться, что Эдмунда предупредили о ее приходе. Он терпеть не мог, когда о визитах Мадлен не сообщали заранее, — в этом случае он не успевал выполнить свои ритуальные приготовления. Когда она негромко постучала, то сразу поняла, что Эдмунд стоит у двери и ждет. Он ответил ей стуком, она приоткрыла заслонку и встретилась с его бесстрастным взглядом.
— Чем обязан неурочному визиту? — усмехнулся он. — По-видимому, вы были слишком заняты, чтобы приехать на минувшей неделе. Кто он?
— Разве бы я осмелилась? — удивилась она, сделав удивленные глаза. — Я оставила вам сообщение, мой друг. Как вам, должно быть, известно, в пятницу у меня был настоящий дурдом. Мама впала в кататоническое состояние, и врачи угрожали, что поджарят ее мозги электрошоком. Уверена, что вы, Эдмунд, знаете об этом не понаслышке. Разве вы не упоминали, что к вам тоже применяли электрошоковую терапию?
Казалось, он чуть смягчился.
— Мне было без вас чертовски неспокойно. Если бы мне хотелось вздернуть кого-нибудь просто ради удовольствия, то последние несколько дней как раз к этому располагали. — Он помолчал, пристально глядя на нее, потом его серые глаза вспыхнули. — Брошь, Мадлен. Вы нашли ее!
Он широко улыбнулся, обнажая два ряда акульих зубов.
— Нашла. И вы выглядите значительно лучше, — заметила она.
— Это значит, что вы, в конечном счете, принадлежите мне.
— Я никому не принадлежу, Эдмунд. И как это ни печально, мы видимся в последний раз.
Улыбка Эдмунда погасла, лицо превратилось в застывшую маску, но при взгляде на Мадлен он понял, что она пришла не просто так, а по серьезному делу. Она приблизилась к двери — не хотела, чтобы кто-нибудь ее подслушал. Ей говорили, что визиты в тюрьму — дело сугубо конфиденциальное, что здесь нет «жучков», но стеклянный зрачок камеры видеонаблюдения беспристрастно фиксировал все, что происходит в коридоре. Она повернулась так, чтобы стоять к камере полуоборотом.
— Помните, несколько месяцев назад вы сказали, что я могу вам доверять? Что мы друзья на всю жизнь, что вы никогда меня не подведете?
— Конечно, помню! У меня фотографическая память. — Он постучал пальцем по лбу. — Это случилось вдень вашего рождения. Четырнадцатого марта.
— Эдмунд, послушайте… Я доверяю вам самое сокровенное… Мне нужна ваша помощь. Только вы можете посоветовать, как поступить. Но сначала поклянитесь, что вы отвечаете за свои слова.
— Я никогда не беру своих слов назад! — холодно отрезал он.
— И вы сдержите свое обещание, даже если я больше сюда не приду и не увижу вас?
Они не сводили друг с друга глаз. Тень страдания от того, что он теряет Мадлен, легла на лицо Эдмунда. После продолжительного молчания он кивнул.
— Я уже говорил.
Ее время почти истекло. Молодой тюремщик регулярно заглядывал в коридор. Мадлен еще никогда так близко не стояла рядом с Эдмундом, их головы почти соприкасались.
— Вы уверены, что его не опознают? — спросила Мадлен.
— Мадлен, радость моя, если он нелегальный эмигрант и не имеет при себе документов, установить его личность будет чрезвычайно трудно. А если ее все же установят, в чем я очень сомневаюсь, его смерть будет выглядеть как гангстерская разборка. — Эдмунд помолчал. — Как я уже говорил, я могу легко избавить вас от трупа, но это займет день-два.
— Нет, забудьте об этом. Моя дочь не выдержит ожидания. К тому же эта жара…
— Тогда запомните первое правило: главное — выбрать место. Место! Вы уверены, что у вас есть такое на примете?
Мадлен кивнула.
— Да, можете не сомневаться, есть.
— Туда нужно добираться на машине?
— Да.
— Повторите-ка, что вам необходимо.
— Фонарь, нож, газеты, зажигалка и на всякий случай спички, резиновые перчатки, пластиковый контейнер или стеклянная банка, пакеты для мусора, две канистры бензина.
— Ничего не забыли?
Мадлен пожала плечами.
— Ax да… секатор. — Из ее глаз хлынули слезы, она покачала головой. — Эдмунд, только не это! Пожалуйста! Это уже чересчур. Я не смогу.
Ее слезы расстроили Эдмунда. Он протянул руку, как будто хотел дотронуться до ее лица.
— Ладно, красавица моя. Не плачьте. Забудьте о секаторе. Это просто дополнительная предосторожность. Вот и все. Можете секатор не брать.
— Время вышло! — крикнул надзиратель.
Они обменялись взглядами.
— Делайте все спокойно, — напутствовал Эдмунд. Он грустно улыбнулся. — Отнеситесь к этому как к работе.