— И тогда она обратилась к тебе. Не зная, что Павлуша с Германом — твои люди.
— Совершенно верно. Я ей и посоветовал: чего ты переживаешь, мол, сдавай помещение, греби деньгу… и ничего не бойся. Если что, говорю, ты можешь легко откреститься от всего: мол, я не я и хата не моя. Если надо будет — прикроем… Она сначала вроде слушала. А потом, наверное, как-то разнюхала, что предложение исходило от меня. Ты бы послушал, как она на меня орала! Я от женщин такие слова редко слышу.
Виктор несколькими глотками осушил свой стакан. Налил свежего шампанского. Жестом предложил Александру. Тот отказался.
— Самое глупое, Саша, что она тогда сделала, — это пригрозила мне, — ровным тоном продолжил Борисевич. — Сказала, что ни в коем случае не допустит размещения наркотиков в магазине. И что обо всех моих делах узнает кто следует. А знала она обо мне немало.
— И ты принял решение…
— Не сразу. Стервятник получил указание давить на нее морально, заставить принять наше предложение. Мы тянули до последнего дня.
— Но ведь она на тебя не «накапала»…
— Ну, во-первых, это еще неизвестно. Сам же понимаешь, подобные обвинения доказать нужно. А у нее доказательств не было.
— Ты уверен? — усмехнулся Харченко.
Борисевич даже подскочил:
— Ты что-то знаешь? Что именно? Откуда? Следователь сказал?..
— Что ж ты так неосторожно своих осведомителей сдаешь? — Александр с наслаждением отыгрывался за циничные откровения приятеля и от этого развеселился. — Следователя у меня видел только один человек. Следовательно, по твоим словам я мог бы догадаться, кто тебе об этом сообщил.
— Мог бы? А ты что же, знал о том, что она мне «капает», и раньше?
— За фраера держишь, гражданин начальник? — ерничал Харченко. — Конечно, знал, секретный ты мой!
— Но откуда? Как ты ее вычислил?
— Витя, мы с тобой такие приключения пережили, с такими асами сражались, что с этой пигалицей совладать было совсем несложно.
В глазах собеседника мелькнула тень насмешки. Тот, конечно, и мысли допустить не может, что Харченко не только расколол Стасю, но и договорился с ней. Что ж, смейся, паяц…
— Так что же произошло дальше? — попытался Александр вернуть разговор в прежнее русло.
— Дальше… Анна уперлась, ни в какую не соглашалась. Стервятник в тот, последний, день приехал к ней и спросил напрямую: согласна она на наше предложение или нет. Она так же напрямую отказалась… И у нас после этого не оставалось иного выхода. Вот и все.
Они помолчали. Первым нарушил тишину Виктор:
— Если бы она не грозила мне, если бы не грозила… А я до сих пор не уверен, что Анна не сообщила про меня что-нибудь в милицию… Так тебе следователь ничего об этом не говорил?
Харченко наклонился вперед. Он ничего не знал о том, сообщила ли Анна кому-нибудь что-то о своем любовнике или нет. Но ему очень уж хотелось как можно сильнее уязвить собеседника. Поэтому он с искренней ненавистью уставился Борисевичу в глаза:
— Ничего никому она не сообщила. Ничего и никому. Понятно? И знаешь почему?.. Потому что Анна не могла донести на своего любовника. Даже бывшего. Даже предавшего ее. И при этом наивно полагала, что этот ее бывший любовник, со своей стороны, встанет на ее защиту и не позволит поднять на нее руку. Поэтому она так упорно, до последнего, стояла на своем. Понял, скотина? Она верила тебе. Не понимала, дурочка, что в вашем дерьме, которое вы бизнесом называете, понятия о чести, совести и порядочности — понятия абсолютно абстрактные.
Сказал и снова откинулся в кресло. Вылил в пересохший рот выдохшееся теплое вино. Поставил стакан на столик и спросил небрежно, глядя в сторону и скривив презрительно рот:
— Так что мы с тобой, друг сердечный и брат молочный, будем дальше делать? Нам ведь вдвоем тесно будет жить на нашем шарике.
Борисевич глядел исподлобья. Было видно, что и он того же мнения. Но сообщать об этом не спешил.
12
— У меня другое предложение.
Удивленный Александр с любопытством выгнул бровь. Он был убежден, что Борисевич, оценив его осведомленность, непременно попытается от него избавиться. Причем поскорее. Каким образом? Вариантов — сколько угодно. А тут, как говорится, «возможны варианты». Хотя, быть может, это какой-то хитрый ход? С Борисевича станется… Как он в свое время того же Идальго провел! Классика!