2
Первое, что Александр сделал, когда добрался до дома, это просмотрел номера телефонов, кто ему звонил за время отсутствия.
Некоторые были совершенно незнакомые. Скорее всего, ошиблись, такое весьма часто бывает. Мелькнул номер Михаила Васильковского. Завтра позвоню, решил Александр. Несколько раз высветился телефон магазина — наверное, Анастасия пыталась отловить. Хрен с ней, нужно будет, еще раз позвонит, когда дома буду.
Но больше всего насторожило Харченко то, что ему несколько раз звонили с номера телефона Буеракова. Конечно, со служебного.
Значит, одно из двух: либо там вычислили, что Леонид Васильевич в последний свой вечер побывал у него, либо там известно, что Буераков по каким-то причинам общался с Харченко. Об истинных условиях взаимоотношений между ними, надеялся Александр, в МУРе никому не известно. Потому что слишком многое тогда придется объяснять. Очень на то надеялся. Хотя и понимал, что такое вряд ли возможно.
Этот звонок Александр решил оставить без ответа. Более того, он тут же закодировал его, включив в «черный» список. Теперь человеку, который попытается ему дозвониться с данного номера, телефон будет сигнализировать, что дома по-прежнему никого нет. Понятно, для милиции подобная хитрость не станет особо серьезной преградой. Но теперь уже время неумолимо играло на Александра. С каждым днем все труднее доказать соучастие его в некоторых событиях последнего времени.
Было уже за полночь, поэтому Харченко не стал никому звонить, а просто завалился спать. После напряженного отдыха он уснул мгновенно. И спал спокойно, без сновидений.
3
Поутру Александр проснулся сразу, без полудремы. Но подниматься не стал. Спешить было некуда.
Он лежал на спине, подложив руки под голову. Думал. Все о том же.
Александр предпочитал следовать принципу: что сделано, то сделано, прошлого не воротишь и его, это прошлое, при всем желании, не исправишь. Бывало, конечно, и нередко, что его мучила совесть, бывало стыдно за те или иные поступки, случалось, он сам себя корил за то, что сделал так, а не иначе. Но при этом отстраненно осознавал: я вот такой, какой есть, принимайте меня таким же, а не хотите — я вам не навязываюсь. Его такая позиция устраивала.
А вот теперь она давала сбой. Потому что Харченко прекрасно понимал: в данной ситуации судить о степени целесообразности его поступков должен не кто-то иной, а он сам. И принимать его поведение именно таким опять-таки должен не кто-то, чье мнение можно проигнорировать а он сам, лично, без посредников, перед которыми можно было бы оправдаться, выдав происшедшие события в выгодном для себя свете.
Кем он стал за последние полмесяца? К чему по большому счету стремился? К чему пришел? Чего достиг? Или, напротив, куда опустился?
Он не слишком любил театр. Предпочитал кино. В кино все зрелищнее. В театре, как правило, психологичнее. В повседневной жизни такой расклад его вполне устраивал.
Но сейчас Харченко вдруг подумал, что, если попытаться рассмотреть события прошедших дней с точки зрения театра, а не кино, они предстанут совершенно в ином виде. Потому что при монтаже фильма можно слукавить: оставить удачные кадры, а запись бракованных дублей попросту выбросить в корзину. В театре этого не сделаешь — здесь и удачи, и брак у всех на виду.
…Так как же, по какой шкале оценить все происшедшие события?
Да, Александру доводилось убивать и раньше. Чаще вынужденно. Иногда по приказу. Делал он это в интересах государства. У него была такая работа.
Но сейчас, с точки зрения сегодняшнего дня, кем был Моисеев? И кем являлся сам Харченко?
Он вдруг вспомнил встречу в крошечном кабачке на окраине Лиссабона, под горой Монсанту, между обсерваторией и кладбищем, где Александр нос к носу столкнулся с агентом, которого за несколько лет до того упустил в Курске. Кем он был по национальности, тот полиглот, Харченко так и не узнал. Да и зачем? Главное в другом. Агент, который проходил под кличкой «Альберту», в тот раз был предельно откровенен. Он говорил прямо:
— Senhor Александру, поймите, я работаю за деньги. Без сомнения, при этом отстаиваю интересы демократии, свободы личности, интересы своей страны. Но главное — за деньги! А ради чего работаете вы? Вы ведь тут под каким-то официальным прикрытием?.. Ну ладно, ладно, не отвечайте! Допустим, мы с вами сейчас друг друга разоблачим. Выдворят меня, выдворят вас. И что нас ждет дальше? У меня в штате Миссисипи имеется собственный домик, на счете в банке за время работы за границей накапала какая-то сумма. Я буду спокойно жить и писать мемуары, в том числе и про наши с вами встречи: и на набережной в Курске, и в этом кабачке… Ну а вы-то? Что, в случае разоблачения, ждет вас? Отправят вас в какую-нибудь Тьмутаракань неведомо какие грехи замаливать, да еще прикажут свято хранить тайну. И будете вы сидеть там на мизерном окладе, никому не известный и никому не нужный. Вот это ваше подвижничество до меня и не доходит…