Выбрать главу

Пчёлкин усмехнулся, вынул из кармана пачку «Казбека», закурил.

— Прав ты, майор, Войнова мало здесь кто любил! Не только после того, как он в большие начальники выбился, всегда его не любили. Был он мужик расчётливый и хитрый. Да, фронтовик, да орденоносец, герой! Но думаешь, как такие, как он в большие люди выбиваются?

— Как?

— Да по чужим костям! Войнов, не просто так же взлетел!

— А лично ты-то за что его не любил?

— Я-то? — Пчёлкин рассмеялся и выпустил ноздрями дым. — А что так заметно?

— Не то слово!

— Да уж… Скажу честно, не хотел я тебе этого говорить, но пожалуй скажу. Как ты уже знаешь, местные, да и вся округа, Войнова просто не любили, а я его ненавидел! И вовсе не потому, что был он изрядной сволочью! Другая у меня на то причины была! Не поделили мы с Мишкой в своё время кое-что, а точнее не кое-что, а кое-кого!

Зверев достал «Герцеговину Флор» и тоже закурил.

— Женщину?

— Точно, бабу мы с ним в своё время поделить не могли! Толька — жена моя, она же когда-то Мишкиной невестой числилась.

Зверев взял со стола пирожок.

— Та самая, которая эти пироги печёт?

Надо будет с этой Тонькой пообщаться, подумал Зверев, но Пчёлку решил пока об этом не говорить.

— Любила Тонька ведь его — гада когда-то! — продолжал Пчёлкин. — По-настоящему любила! К свадьбе у них дело шло, но тут война.

Участковый сглотнул, открылась дверь, и в хату вошёл Колька с наполненной на две трети большой бутылью самогона. Парень поставил бутыль на стол, Пчёлкин снова плеснул, на этот раз только себе и выпил.

— Тогда мы почти все на фронт ушли. После война, я первый вернулся — в сорок четвёртом после ранения, а вот этот Мишка только в сорок пятом явился. А у нас ведь как? Кто первый, того и тапки! Не успел, а значит накось, выкуси! — Пчёлкин указал всем присутствующим фигу и расхохотался.

Пчёлкин поднялся из-за стола, его качнуло, мужчина ухватился за стену и побрёл к выходу. В сенях он зачерпнул ковшом воды, долго пил и вскоре вернулся за стол.

— Ну вот, пожалуй, и всё! Так что, Паша, ответил я на твой существенный вопрос?

— Более чем, — Зверев тоже встал.

— Я ненавидел Войнова больше всех! Я!!! — В глазах участкового сверкала неподдельная ярость. — Вот только я его не убивал…

Пчёлкин шагнул к выходу, на ходу одевая китель.

Зверев смотрел вслед уходящему. Когда за окном заревел мотор, Зверев посмотрел по сторонам. Евсеев, который после прихода Пчёлкина не сказал ни единого слова, уже кивал носом. Ломтев, который выпил меньше всех, ещё сидел за столом и что-то жевал. Зверев встал и направился к кровати. Он был в целом доволен прежде всего тем, что сумел, помимо прочего, ответить ещё на один важный для него вопрос. Теперь он знал, кого, помимо убитого Войнова, побаивались жители села Славковичи.

Глава пятая

Он проснулся и тут же полез в карман за часами. Солнце светило вовсю, часы показывали половину десятого, а голова трещала так, что Павел Васильевич невольно застонал. Зверев огляделся и вдруг понял, что в доме он один. Майор надел брюки и подошёл к окну.

Во дворе тоже никого не было. Зверев провёл рукой по лицу, щетина на подбородке его огорчила даже больше, чем пульсирующие виски. А ведь бритву-то он не взял — для этого у него просто не было времени! Тут же он вспомнил и о Юлиане, которой он так и не позвонил, чтобы отменить встречу. Чёрт бы побрал этого Веньку! Могли бы к нему доехать и спокойно собраться, а тут… В душе прекрасно понимая, что ругает парня зря, Зверев ещё раз потрогал подбородок и подошёл к печке, та был ещё тёплой. Павел Васильевич умылся холодной водой из тазика и прошёл в переднюю. На столе лежала записка, Зверев узнал почерк Евсеева.

«Мы с Колей пошли в участок. Проснёшься, подходи…»

Зверев подошёл к окну, открыл её и выкурил сигарету. Потом он надел плащ, натянул на лоб кепку и вышел на крыльцо.

Зажмурившись от яркого солнца, Зверев снова потёр виски. От былой непогоды не осталось и следа, Павел Васильевич зевнул, потянулся, голова всё ещё гудела.

— Товарищ милиционер, вижу, ночка прошла славно! Может молочка? — Зверев открыл глаза и увидел у калитки свою вчерашнюю свидетельницу Файку Истомину, которая держала в руках крынку с парным молоком.