Горохов виновато потупился.
— Какая порода не выяснил.
— А что выяснил? Ты хотя бы спросил у жены Трусеевича, был ли её муж знаком с Войновым?
Шура закивал:
— Спросил! Она сказала, что не знает!
— И был ли Трусевич охотником, ты не спросил?
Шура и Веня переглянулись.
— Не спросил! — промямлил Горохов.
— Ну а звать-то её как? Ты хоть это выяснил?
— Нина Елисеевна Боброва! Это её девичья фамилия.
— Понятно! — Зверев откинулся на спинку стула и закурил очередную сигарету и зевнул. — Ладно! Домой сегодня я, пожалуй, уже не пойду, лягу спать в «дежу́рке»! Ну всё, можете все проваливать! Димка, тебя это тоже касается!
Евсеев довольно закивал.
— Шура, откуда у нас такое сало взялось? — Павел Васильевич вытер пальцы газетой. — Как масло во рту тает!
— Тётка моя посылочку из Житомира прислала! — ответил Горохов.
— Не знал, что у тебя в Житомере родня. Фамилия у тебя вроде русская?
— Так тётка по материнской линии родня. У меня же мать хохлу́шка, а тётка её старшая сестра!
— Вот умеют же хохлы́ сало солить! А в ящичке, в котором посылочка с Украины пришла, такое яство ще е[1]? — Зверев подмигнул Шуре, тот оскалился:
— Е тро́хи[2]!
— Ну, тогда на завтрак мне пол трохи принесёшь… До́бре[3]?
— Да без вопросов, Василич!!!
— Тогда все свободны! Ах да… Шурка, про хлеб не забудь, — успел выкрикнуть Зверев, прежде чем Костин, Горохов и Евсеев вышли за дверь.
***
Когда Зверев, который проспал всю ночь на диванчике в «дежурке», вышел из Управления, увидел подъезжающую к зданию машину Корнева, он быстро нырнул в кусты. Так как сегодня особого желания общаться со своим непосредственным начальником у Зверева не было, он просто дождался, когда Корнев выйдет и войдёт в здание, и только потом вышел на тротуар. Закурив на ходу, Павел Васильевич улыбнулся и направился к автобусной остановке. Однако тут его окликнули:
— Павел Васильевич, куда это вы так торопитесь?
Зверев обернулся. В сером плаще и бесформенной фетровой шляпе в его сторону шагал Кравцов. Зверев оскалился:
— Здравствуй, Витенька! Спешишь на работу?
— А вы, товарищ майор, никак наоборот — с работы решили слинять?
— Почему же слинять? Я оперативник, мне не по кабинетам сидеть положено, а с людьми общаться, улики искать, людей опрашивать. Это вы — следователи больше в кабинетах штаны протираете!
Кравцов скрипуче рассмеялся.
— Ну да, ну да! Как говориться, Кесарю кесарево… Значит ли, что я должен Корневу передать, что вы улики искать пошли и людей опрашивать?
— Так и передай, Витенька! Так и передай!
Кравцов манерно покачал головой.
— Расстроиться ведь полковник! Он так ведь встречи с вами искал. Машину специально в Славковичи прислал, чтобы вас у себя лицезреть, да ваши соображения по новому преступлению услышать. Но раз у вас для него десяти минут нет, то тогда идите куда шли! А я к Корневу зайду, сообщу о том, как вы от него в кустах прятали, и будем мы с ним дальше, как всегда, в своих кабинетах штаны протирать.
Не дожидаясь ответа, Кравцов манерно козырнул, крутнулся на каблуках и быстренько взобрался на крыльцо.
— Вот же гадёнышь! — Зверев оскалился, сплюнул и пошёл к автобусной остановке. Спустя полчаса Зверев уже был на Алексеевской.
***
Квартира Трусевичей располагалась на первом этаже четырёхэтажной «ста́линки», имела две смежные комнаты, душевую и довольно просторную кухню. Чистые полы, ни малейшего следа осевшей пыли и зелёные цветочки в глиняных горшках так и дышали естественной свежестью. Стандартный набор старенькой мебели, выцветшие фотографии на стенах, люстра с висюльками и большие настенные часы с маятником — создавали вид уюта и гармонии, но никак не чрезмерной роскоши. Исключением являлось разве что старинное трёхстворчатое трюмо́ с резным столом и подставкой из красного дерева, явно не вписывающее в общий серенький интерьер жилища семьи Трусевичей. Такой же серенькой являлась и сама хозяйка квартиры.