Рыча и мяукая от боли, кот подпрыгнул, свалился, забил задними лапами, пытаясь уйти, дергаясь всем телом, но тяжелая сила не пускала его, страшной ноющей болью стискивала лапу — капкан был прикован цепью к бревну-обрубку.
О, стоит ли описывать, как бился, прыгал, катался, рвался, шипел, стонал и мяукал он от боли и гнева, как все неотвратимее, до костей вгрызались в лапу железные челюсти, как кот от боли взмок, тяжко хрипел, таскал обрубок бревна, как валился навзничь, вставал, катался снова, грыз бревно, цепь и капкан и лишь перед рассветом обессилел, лег, вытянулся рядом с бревном, кажется, он перестал уже чувствовать боль в перехваченных, омертвелых и уже не текущих кровью пальцах. Кот не шевелился, только уши, прижатые назад, дрожали мелкой шоковой дрожью.
Утро зачиналось. Светлело едва. Заря сквозь тучи бледно синела по холодной мороке неба. Гнул метлы берез зябкий ветер. Кричали свободные снежные синички. И голоса сорок, судачивших с утра о своих и лесных делах, были отчетливо оживлены… Сороки уже наперед знали все. Сырой, плотный воздух долго разносил звуки, и даже полет запоздалой совы с мышью в клюве был слышен и ясен. Падал последний намоклый лист, обламывался отживший сучок, шаги шлепали, оскользаясь, приближались к поляне.
Кот точно не слышал шаги. Грязный и мокрый, он лежал, уткнув морду в траву, казалось, он пал, если бы не подрагивали длинные лапы и неровно, с перебоями ходили бока. Человек приближался, и близилось неотвратимое, то, чего кот никогда не боялся, но всегда носил внутри, как основу своей осторожности. Человек приближался. И кот взвился из травы, шипя и кусая железо в последнем отчаянии, пытаясь раздвинуть железную пасть, приседая и дергаясь с неимоверной кошачьей силой.
Человек был без ружья и сперва приостановился, приглядываясь, потом он довольно хакнул, ускорил шаги, занося над головой крепкий березовый стяжок…
VII. Взлет
Без воздуха человек может прожить пять минут, без воды — пять суток., без пищи — пять недель. Что главное для человека в сохранении жизни и здоровья?
Я много думал о моей семье, думал о нашей планете, о том, как она великолепна и какой спокойный у нее вид с такого огромного расстояния.
Земля сквозь иллюминаторы «Аполло» казалась недалекой, хоть была лишь чуть больше Луны. Но она была белой и голубовато-мраморной и была красивее Луны, — сейчас ее было видно лишь странным, повернутым параллельно кораблю полумесяцем, полудиском, — не скажешь ведь полуземлей? — а под «Аполло» вполне зримо, широко и ясно неслась Луна. Она была еще в тени всходившего солнца, коричнево-пепельная, чуть светящаяся и покривленная, с разломами хребтов, и лишь ровные поверхности круглых жерлов кратеров резко чернели на коричнево-сером. Она похожа на пустыню, по которой кто-то разбросал каменные обломки, круги воронок и ям, она чудилась Землей, но Землей, погибшей от какой-то страшной, беспощадной войны, и воронки-кратеры словно напоминали о минувшей трагедии.
— Какая пустыня! Какое дикое место… — сказал Коллинз.
— Оно внушает даже страх, — отозвался Олдрин, не отрываясь от иллюминатора «Колумбии»{«Колумбия» — орбитальный отсек космического корабля «Аполлон-11».}.
Армстронг молчал, и уже то, что он молчал — человек, гораздый на шутки даже там, где они казались невозможными, говорило о его волнении. Лицо Армстронга, широкое и нетипичное для американцев, более похожее на лица русских вятичей, выражало сосредоточенное до предела, до испарины на лбу ожидание. «Сейчас Хьюстон подаст команду для перехода в «Орел», — думал он, — и начнется то, что он уже не раз как будто испытывал и все-таки всего лишь только ждал… Переход в «Орел», в лунную кабину, как чаще ее называют в печати… Переход… Переползание, протискивание в отсек этого забавного чудовища, похожего на творение скульпторов-модернистов, похожего на робота, — а это и был робот, сотворенный инженерами и рабочими для посадки и приземле… Что это за черт… Прилунения на Луну…»
Кабина шла к Луне… Датчики и компьютер показывали — до прилунения осталось тридцать минут… Полчаса… Исчезла связь с Хьюстоном. Внезапно. Непредвиденно. Почему непредвиденно? Предвиденно… Такое проигрывалось… И все-таки… Проклятье… Проклятая техника… В самый нужный момент… Ну, что же там молчат… Видимо, слишком раскачивается антенна… Армстронг чувствовал: что-то неладно. А до Луны было двенадцать километров.