— Я никогда не учился на химическом, — сказал он раздельно. — Я вообще не ленинградец.
— Вот как?
— Да. Приехал перед войной. Застрял тут совершенно случайно. Ну-с, большое вам спасибо.
— Пожалуйста.
— Я не предложил вам сесть, — сказал он, видимо, успокаиваясь. — Простите. Мне надо уходить. Я вас выпущу. Вот сюда. Другим ходом — покороче.
С этими словами он вывел меня в коридор, затем на кухню и отпер дверь на чёрную лестницу.
Тёмная комната осталась позади. Я спускался по лестнице, нежно озарённой лунным светом, и подозрения мои затихали. Мало ли что взбредёт в голову в темноте! А похожих голосов такая масса!
Очутившись на широком, пустынном, заснежённом дворе, я с облегчением зашагал к воротам. Что-то певуче задребезжало наверху, и я остановился. Флюгарка! Да, та самая флюгарка, которую я заметил из окна. Вот и окно. Прежде, чем я отыскал его глазами, у меня мелькнула мысль: «А если он соврал, что нет света? Что, если теперь из окна сочится свет?» Нет, света в комнате не было…
Успокоившись окончательно, я направился по Боровой. Навстречу спешила девочка лет восьми. Худенькое и сморщившееся от холода личико выглядывало из большой старомодной плюшевой кофты. Девочка шла, должно быть, из булочной и несла хлеб. Это была крохотная порция хлеба, наполовину завёрнутая в листочек бумаги. Девочка прижимала этот свёрток обеими руками и смотрела на него, не отрываясь. Тропинка, проложенная по тротуару, вилась среди сугробов, девочка спотыкалась, но не смотрела на тропинку. Она смотрела только на хлеб.
— Постой, — окликнул я.
Я вытащил из кармана сухарь и протянул ей. Она ещё крепче прижала к себе свёрток.
— Что вы, дядечка!
— Держи!
Она не решалась взять. И я смутился, потому что мне ещё не приходилось протягивать хлеб голодному. Чтобы помочь девочке, я сказал:
— Бери. Шура или как?
— Зоя.
— Правильно, Зоя. Маме привет…
Я отдал ей почти все сухари. Она хотела что-то спросить, но я резко повернул и ускорил шаг. Потом я посмотрел ей вслед. Как она несла хлеб! Женщина так не несёт своего первенца, как эта девочка несла хлеб…
Да, тяжело им здесь, в осаждённом городе. Тяжелее, чем нам. И опять я подумал о нём, о незнакомце. Изголодавшийся, изнервничавшийся человек, вот и всё. До чего я глуп со своими подозрениями! До чего глуп!
Примерно так рассуждал я про себя, когда заприметил ещё одного пешехода. Он вывернулся из-за угла, стремительно пронёсся мимо, и я застыл на месте.
Шинель. Петлицы военфельдшера. Лохматые брови. Сомнения не было. Это тот самый военфельдшер, который мне передал посылку на Боровую.
Он здесь! Так зачем же… Зачем он дал мне свою посылку? Я стоял ошеломлённый и следил за удаляющейся фигурой. Догнать его, спросить? Какой-то внутренний голос шепнул мне, что это не нужно. Лучше проследить. Я повернул назад. Через несколько минут произошло то, к чему я уже приготовился. Фельдшер исчез в знакомом парадном. Я вошёл во двор и расположился здесь на страже, приковав взгляд к окну в четвёртом этаже.
Раза три звонко встрепенулась флюгарка. И вдруг слабая, едва приметная мерцающая желтизна проступила в окне. В комнате за шторой горел свет…
Капитан Смоляков слушал мой рассказ. Он делал пометки в блокноте, скрытом от меня огромной каменной чернильницей, выпускал уголком губ папиросный дым и не прерывал меня. Когда я кончил, первый вопрос его был:
— Вы учились на химическом?
— Да.
— Кончили?
Я сказал, что перед войной учился на втором курсе и работал лаборантом у профессора Вощажникова — крупного специалиста в области органической химии. Лаборатория его слыла в институте… Тут капитан кивнул, давая мне понять, что имя Вощажникова ему известно. А в начале войны я ушёл в ополчение. Капитан опять кивнул и спросил:
— Вы узнали его?
— Фельдшера? Конечно, узнал.
— А того, в комнате?
— Нет, никак, товарищ капитан. Ну, никак.
— Подумайте.
— Да я уже думал.
— А он узнал вас? — спросил капитан выпустив весь дым сразу, и положил перо.
— Не знаю.
— Но он испугался?
— Да.
— А потом он пришёл в себя?
— Точно.
— Пришёл в себя, когда вскрыл посылку?
— Вот-вот, товарищ капитан. Стоя, развёртывал, торопился. Нитки рвал.
Смоляков улыбнулся.
— Понятно, — бросил он.
— Товарищ капитан! — воскликнул я. — Вы знаете? Вы знаете, кто это такой?
— Условимся, — ответил он, — что вопросы задавать буду я. В комнате никого больше не было?
— Нет.
— Голоса за стеной? Стук?