Аньес закрыла глаза. Она тяжело дышала через приоткрытый рот, внезапно так сильно побледнев, что даже ее губы стали бескровными.
— Вам плохо, мадам? — забеспокоился он, протягивая к ней руку.
— Жара, усталость, ничего страшного.
Она выпрямилась и добавила:
— И Суарси. Вы забываете о Суарси.
— Суарси находится под защитой барона де Ларне, мадам.
— Он ваш вассал.
— Да, это правда.
Аньес присела в запоздалом, но изящном реверансе, который ее крестьянская одежда сделала еще более очаровательным.
— Прошу вас, мадам. Я грубиян, вы правы… Вы уже закончили с медовыми мухами?
— Жильбер приведет все в порядок. Они любят его. Он все делает неторопливо, и у него добрая душа. Займешься, Жильбер?
— Да-а, да-а, моя добрая дама. Я принесу мед и воск, не беспокойтесь.
— Вы выглядите измученной, мадам. До мануария вас довезет Ожье. Позвольте…
Граф наклонился, сложил руки в форме чаши, чтобы она могла поставить на них ногу. Аньес была легкой, мускулистой. Она села верхом, удобно расположившись в седле. Это была неприличная поза, когда речь шла о даме, но он нашел ее волнующей. Аньес совершенно не боялась норовистого жеребца, который привык лишь к своему хозяину. Она прекрасно держалась в седле. Артюс подумал, что Монж был прав. Теперь он сомневался, стоит ли говорить о подстреленном им голубе, боясь испортить этот чарующий момент.
Слишком быстро — поскольку он в пути наслаждался молчанием — они добрались до мануария. Аньес не стала дожидаться, когда он подаст ей руку, и ловко соскользнула на землю по боку Ожье, который даже не вздрогнул.
Прибежала Мабиль. Необычная бледность служанки укрепила Аньес в мысли, что этот человек был козырем, который она должна приберечь для себя.
Мабиль склонилась в глубоком реверансе. Значит, она видела его у своего хозяина.
— С вашего позволения, мсье, я переоденусь. А чтобы скрасить ваше ожидание, Мабиль подаст вам прохладительные напитки и свежие фрукты.
— У меня, мадам, — нерешительным тоном начал граф, похлопывая по кожаному ягдташу, привязному к седлу, — есть новость, которая доставляет мне немалое огорчение, поверьте.
— Дичь?
— Прискорбная ошибка.
Он вытащил из ягдташа уже окоченевшего голубя, нежная лиловая шея которого была изуродована подтеками застывшей крови.
— Вижиль…
— Значит, он ваш.
— Конечно, — прошептала Аньес, пытаясь сдержать слезы, заволакивавшие ее глаза.
— Ах, мадам, как мне жаль. Он пролетал над моим лесом, я пустил стрелу и…
Мабиль, словно обезумев, бросилась к птице, тараторя:
— Я заберу его, мадам, не…
— Не трогай!
Резко, словно удар хлыста, прозвучал приказ. Аньес заметила послание, обвивавшее лапку птицы.
— Не трогай, я сама этим займусь.
Девушка отступила под недоуменным взглядом графа д’Отона. По ее бегающим глазам и дрожавшим губам Аньес поняла, что именно Мабиль была автором послания, однако ей удалось сохранить спокойствие.
Талисман. Этот человек уже совершил маленькое чудо, поскольку Аньес не сомневалась, что послание было адресовано Эду. Теперь стало понятно, как переписывались сообщники: благодаря выдрессированному прекрасному голубю, так щедро подаренному ей сводным братом. Грусть от утраты Вижиля мгновенно прошла. Аньес с улыбкой повернулась к тому, кто еще не осознавал, какую помощь он ей оказал.
— Я… дикарь. Умоляю вас, мадам, поверьте. Я был уверен, что по небу летит маленький фазан. Он летел достаточно высоко и…
— Мсье, прошу вас. Ваша ошибка опечалила меня, поскольку я дорожила этой птицей, но… другие не были бы столь учтивы и не принесли бы мне птицу. Дайте мне несколько минут. Я скоро вернусь.
Аньес прижала Вижиля к груди и пошла в свою спальню. Поднявшись на второй этаж, она свернула в другой коридор и позвала снизу неустойчивой лестницы:
— Клеман! Ты мне нужен.
— Иду, мадам.
Раздались шаги, такие же легкие, как шаги мыши, и в люке показалось лицо.
— Вижиль?
— Да. Спускайся. Он нес послание.
— Вот вам и связь!
— Этот охотник — не кто иной, как граф д’Отон. Он ждет меня в большом зале. Поторопись.
Ребенок спустился по лестнице и вошел в спальню Аньес. Она коротко рассказала Клеману о встрече, по меньшей мере неожиданной, не решаясь пока считать ее ниспосланной провидением. Клеман слушал Аньес с улыбкой на устах, но взгляд его сине-зеленых глаз был суровым.