Выбрать главу

— А если есть все, кроме совести? Это лучше? Неубедительна ваша философия: такие «высокие» помыслы и такие низкие пути их воплощения, как воровство и обман. Что-то здесь не вяжется, согласитесь. И я понимаю, что именно. Эта философия ваша собственная, вы придумали ее лично для себя, для оправдания своей нечестной жизни. В наше время, чтобы иметь возможность наслаждаться прекрасными книгами и картинами, вовсе нет необходимости красть...

— Сейчас, Николай Николаевич, вы посоветуете мне брать любимые книги в общественной библиотеке. Так? По вашему лицу вижу: угадал. Извините, но пользоваться библиотекой для меня то же самое, что брать на время девушку из известного дома, если бы, конечно, у нас это было возможно. Нет уж, я люблю, чтобы книга пахла свежей краской, радовала глаз новеньким корешком, чтобы стояла на полке на своем месте. Представьте себе, кто-то (и не один) мусолил ее до вас, закладывал страницы спичками, оставлял на них жирные пятна... Фу! Я не понимаю такого счастья. Я не понимаю, как можно слушать бессмертную музыку, если кто-то сопит вам в ухо или шуршит шоколадной оберткой! Как можно наслаждаться прекрасным творением художника, когда рядом назойливый экскурсовод бубнит свое безграмотное толкование безграмотной публике! Нет, такого счастья мне не надо. Все эти вещи становятся еще прекраснее и совершеннее, когда принадлежат тебе одному, от сознания, что ты их единственный обладатель.

Следователь рассмеялся.

— Поразительно! Откуда такая уверенность, что сотни лет великие мастера создавали свои великие творения специально для вас? Не велика ли честь, Бельский? Вы разочаровали меня своим примитивным эгоизмом. К тому же дело вовсе не в этом. Ведь вы даже сейчас не откровенны с самим собой. Вы боитесь назвать истинную причину своего падения, объясняете его невинным и, в общем-то, понятным, естественным для каждого человека желанием хорошо и красиво жить, иметь возможность, как говорится, полностью удовлетворять свои не только материальные, но и духовные запросы. Ну, а что же все другие люди? Разве им не хочется красиво одеться? Иметь хорошие вещи? Дарить друзьям и любимым дорогие подарки? Помогать своим старикам и детям? Или у них не бывает долгов, трудностей? Почему же они не воруют для этого? Боятся? Нет. Вы сами признаете, что страх перед наказанием не остановил вас. А что же тогда останавливает их? Только одно, Бельский, — надежные, добрые и старые, но не устаревшие, как вы пытаетесь доказать, понятия: совесть и честь. Поверьте — все на земле держится тем, что большинство людей — честные люди.

Бельский криво, уголком рта улыбнулся, пытаясь выразить презрение.

— И кстати, — добавил Агафонов, — у вас ведь и не было необходимости красть. Все, что нужно для нормальной человеческой жизни, вы вполне могли бы приобрести честным путем.

Он полистал одну из папок с материалами дела, нашел какие-то листки, вынул их и положил перед Бельским.

— Что это?

— Это справка о ваших доходах. Законных. Видите, здесь все учтено. Зарплата у вас была высокая, вы регулярно получали большие премии, ценные подарки. В чем же дело?

— Разный уровень запросов, видимо. Одному достаточно иметь «Школьную библиотеку», другому...

— Бросьте, — жестко прервал следователь. — Какой вы отчаянный книголюб, я знаю. Во время обыска я изучил вашу библиотеку. Она, конечно, прекрасна и дорога. Но безнадежно мертва. В ваших книжных шкафах такой убийственный порядок...

— Что же в этом плохого?

— То, что ни одна книга, кроме тех, в которых вы прятали деньги, никогда не покидала своего места на полке, не была раскрыта ни разу. Это не библиотека, Бельский, — это капитал, запасы про черный день. Ну, и престиж. И так практически во всем. Вы не ценитель прекрасного, каким хотите казаться, вы — примитивный алчный человек, стяжатель. Нажиться любым путем, всеми средствами — вот смысл и цель вашего существования в последние годы. Сколько бы ни украл — все мало, у кого бы ни украл — не стыдно, схватили за руку — есть страх, досада, но нет и, видимо, не будет раскаяния.

Бельский молчал.

— Ответьте мне еще на один вопрос: о каком-таком пятом периоде вы как-то обмолвились на допросе?