Следы неизвестного
ПЕРВЫЙ БАРЬЕР
РЕКОМЕНДАЦИЯ
Плита перекрытия, придавившая его к ступеням лестницы, медленно сползает вниз. Он чувствует ее тяжесть, чувствует, как ее почему-то горячая поверхность сдирает кожу со лба, век, носа… А главное, не дает дышать. Сердце, как мотор на обедненной смеси, стучит бешено и звонко… Этот звон в мозгу, в раздавленных руках, во всем теле. Это последние судорожные вспышки перед остановкой… Да проснись же!
Вынырнув из мучительного удушья, Алексей делает глубокий вдох, потом еще, пересиливая острую боль в боку и стараясь не поддаться слабости и не заснуть снова. В четвертый раз неимоверным усилием воли он стряхивает с себя кошмар. Хватит. Не спать. В пятый раз можно и не справиться…
Глаза не открыть. Он осторожно снимает с лица мокрое, ставшее горячим полотенце. «Перекрытие…» — вяло мелькает в голове. Светло. Тихо. Ребята, значит, на работе… Он шарит рукой по тумбочке, находит маленькое квадратное зеркальце. «Генкино… — опять проплывает вялая мысль. Из светлого квадратика сквозь багровые щели на него глядит нечто ужасное. Он никогда не предполагал, что лицо может так распухнуть. Там, где были губы, щеки, нос, глаза, теперь сплошной подушкой синяк. «Кастетом, сволочи, били…» Кисти рук в ссадинах. Болит все тело. А что на боку? Тронул пальцами — будто током, ударило болью. Наверное, на ребре трещина… Били — не жалели. Знали: жаловаться не пойдет. Генку в свидетели не потащит. Что сказал ребятам? Ах, да: неизвестные… С Генкой запутались. Теперь уж совсем. Вчера это стало ясно.
Она уходила вся в слезах. Он позвал: «Генка!» Тогда из темноты и вышли эти четверо. А пятый, в стороне — Сокол. …Да, его фигура и голос. Хорошо, что Генка не услышала… Кожана он узнал сразу. И сразу понял: надо бить первому… Но как же быть с Генкой? И с Валентином? «Приезжай в Мурманск, здесь черное — черное, а белое — так без пятнышка». Нет, друг ты мой бывший, далеко не всегда так. И ты — лучший пример тому…
С Валентином Кочневым познакомились в ШМАСе — школе младших авиаспециалистов. Увидел очень приятного парня. Правильное лицо, выгодно подчеркнутое четкими линиями короткой прически. Волевой подбородок выбрит безукоризненно, но припудренная синева свидетельствует, что бритва давно воюет с уверенно растущей бородой — предметом тайной зависти безусых первогодков. Хэбэ — хлопчатобумажные бриджи и гимнастерка — подогнано, отглажено, заправлено. Держится младший сержант свободно, независимо.
— Закурим?.. Алексей Захаров.
— Валентин. Кочнев… «Шипка»? Где достаешь?
Разговорились. И потом уже не расставались ни в ШМАСе, ни в эскадрилье, куда их направили мотористами. Только в армии и только между мужчинами возникают такие отношения, вернее и крепче которых у человека потом за всю жизнь может не случиться…
Но восхищавшийся своим другом Алексей, как выяснилось теперь, многого не заметил, точнее, не хотел замечать — ни того, что тот все время, даже в отношениях с ним, Алексеем, немножко рисовался; ни эгоистичности, с которой Кочнев не раз «уступал» другу свою очередь идти в наряд, сам шел в увольнение, но возвращать подобные долги обычно забывал; ни кочневского пристрастия к красивым, броским фразам; ни того, что фразы эти Валентин, вычитав или услышав где-нибудь, потом с успехом выдавал за собственные. Ничего этого прежде не замечал Алексей, ибо первая мужская дружба, как первая любовь, доверчива до слепоты.
Когда после демобилизации Захаров вернулся в Орел, пришел к Татьяне и тут же ушел от нее — от ставшей чужой и противной ему женщины, он никому и ничего не рассказывал. Ни старикам, обеспокоенным его молчанием. Ни друзьям. Только Валентину написал обо всем. И получил ответ: «Приезжай в Мурманск, здесь черное — черное, а белое — так без пятнышка…»
На сборы ушел ровно один день. И вот Алексей у Кочневых.
Генку он сразу узнал — по фотокарточкам.
— Генриетта, — она энергично пожала его руку, не отпуская, провела к столу. — Садись. И давай считать церемонию законченной…
У Кочневых было хорошо. Очень хорошо. Вечером вернулся с работы Валентин. «Будто перелицованный», — мелькнуло у Алексея, когда он увидел своего друга в штатском: казалось, с военной формой снял тот и обычную свою уверенность. Обрадовался как-то слишком шумно. Расспрашивал вроде и заинтересованно, а всели слушал, что отвечали ему? И голос потише, и во взгляде что-то беспокойное, неверное… Но за столом все стало на свои места. Алексей, может быть впервые после встречи с Татьяной, перестал ощущать холодный комок в груди.