— Послушайте же! Я вас выслушал. Теперь ваша очередь. Да, вам сейчас придется больше смотреть, чем слушать. Вы должны мне поверить. Я знаю. И я расскажу вам, как знаю.
С какой-то стороны это покажется еще более невероятным; но уж поверьте мне, доктор Джо, я поклялся. Я говорю вам чистую правду. Клянусь, что последние два года или даже больше до буквально последнего получаса — где-то до середины вашего рассказа — я думал про себя абсолютно то же самое. Я клянусь вам, доктор Джо, — клянусь, запомните, — что я сделал то, что сделали вы: то, что вы называете невозможным для человека. Я забыл. Да, у меня в голове все перемешалось. Я думал и верил, как и вы верите насчет себя, что я убил отца. Если нужно, я могу привести Джуди, если вас это убедит. Я бы лучше не стал этого делать, только если вам это поможет расставить все по своим местам. Я сказал Джуди недели две назад, что я убил отца.
— Постой-постой, Нил. Вы с Джуди…
— К черту! Я не лжец. Мы так ни к чему и не придем, если вы будете продолжать настаивать. Я всегда знал, что мои разум и чувства играют со мной злую шутку. Должен быть и у вас подобный опыт? Постарайтесь вспомнить. До этого разве вы никогда сами себя не одурачивали по каким-то более пустяковым вопросам?
— Да. Да, бывало такое. Думается мне, что у большинства людей тоже. Но это рутина, каждодневные дела.
— Может быть. А может быть и нет. Я это знаю. Мое дело было намного хуже вашего. У меня были те же факты, что и у вас, и из тех же источников — я в этом уверен. Вы запомнили большую часть фактов. А я забыл их все до последнего. Я забыл, что отец планировал собственную смерть. Мне было намного хуже, чем вам, потому что я очень запутался; я подумал, что зашел к отцу в комнату в ту ночь и застрелил его — прямо как какой-нибудь мерзавец, который искал в этом собственной выгоды. Я забыл, что у отца был рак. Я забыл каждую чертову деталь, кроме той ночи и Ирен в перепачканном кровью халате.
Знаю ли я, как вам выразить свое сочувствие? Скажите! Знаю? Последние два года здесь были для меня сущим адом. Каждый день становилось все хуже. Господи, как это странно — что может сделать с человеком его сознание! Ночь за ночью я ходил по этому полу и боролся с мыслями о самоубийстве. Вы упомянули изможденное состояние. Я забыл обо всем на свете. Если бы не сегодняшний разговор — я не знаю. Я уже был на грани сумасшествия.
Доктор Эльм издал тяжелый и протяжный вздох.
— Жарко тут, — сказал он. — Слишком жарко. Благослови меня Господь, если я смогу понять тебя, Нил. Ты думал, что ты сделал это, пока я тебе не сказал, что это был я. Послушай. Теперь ты говоришь, будто бы знаешь, что я этого не делал. Нет. Нет, ты слишком глубоко зарылся.
— Я думал, что я это сделал — дурацкие слова, никак их красиво не сформулировать, — я думал, что сделал это до тех пор, пока не послушал вас. До тех пор, пока не услышал ваше объяснение, очень похожее на то, которое я дал себе двадцать восемь лет назад. Я услышал от вас то, что уже слышал когда-то, увидел те же жесты. Почувствовал — ужас? шок? Ну, что бы я ни чувствовал, это было очень плохо. Слово за слово сегодня, и все по новой: болезнь отца; его план спасти ранчо и семью; несчастный случай на дороге; обмен комнатами; крещение; ожидание отъезда миссионеров — все это я уже слышал, доктор Джо, как и вы слышали примерно в это же время, двадцать восемь лет назад. Веревка, чтобы сбить нас с толку. Все мы запертые по комнатам. Ошибка с Ирен. А затем — думаю, самое трагичное, — снег. Господи, что, должно быть, значил этот невозможный октябрьский снег! Как, во имя всех страданий, я мог это забыть? Как я мог слышать все объяснения… и забыть! Но я забыл. Забыл. И все. Так же, как и вы.
— Послушай, Нил. Интересно, а может быть в этой новой психологии все-таки кое-что есть? Может быть нам удалось бы найти в ней объяснение странному поведению нашего сознания?
— Боже, нет! Ничего подобного. Все это совершенно не то — бредятина с сексом, снами и Бог знает только чем; обидно и глупо. Нет, все это просто здравый смысл. Думаю, переизбыток здравого смысла привел нас к провалу в памяти. И самое странное во всем этом то, что у нас обоих, видимо, случился один и тот же провал — мозговая атака, другими словами. Но это точно было — это очевидно. И снова все. В конце концов, это лишь очередное доказательство того, что даже лучшие друзья могут быть друг другу чужими. И мы жили в своем самодельном аду, когда в любое время, собираясь вместе и общаясь, мы, вероятно, мысленно освобождали друг друга от вины, а сегодня решили добраться до правды.