Не раз Коккинаки возвращался из учебных полетов с инструктором обескураженным.
— Нет, наверное, не выйдет из меня летчик, — как-то признался он инструктору.
— Обязательно выйдет! — уверенно ответил тот. — Только тренируйся побольше!
И курсант Коккинаки по много часов стал проводить в кабине самолета на земле, не отрывая взора от приборов. Он приучал себя сразу видеть стрелки всех трех циферблатов.
Постепенно Коккинаки освоился в воздухе, привык рассредоточивать внимание, не думать о том, что нужно сделать в данный момент, а механически выполнять именно то, что требуется. У него начал вырабатываться необходимый летчику автоматизм движений.
С пилотажем дело обстояло лучше. Уже в свой первый самостоятельный вылет Коккинаки безукоризненно выполнил все предписания инструктора и приземлил самолет точно у посадочного знака.
Быстрей товарищей по учебе он овладел немногочисленными в то время фигурами высшего пилотажа.
Будущие летчики со свойственной юности самонадеянностью несколько пренебрежительно относились к занятиям по изучению материальной части.
— Наше дело летать, пусть «технари» возятся с моторами, — говорили они.
Курсант Коккинаки был исключением из общего правила. Несмотря на насмешки товарищей, он с интересом наблюдал за работой техников, расспрашивал их, старался помочь. В свободные от занятий часы его всегда можно было найти в мастерских. И незадолго до выпуска из школы Коккинаки почти самостоятельно отремонтировал старый мотор. Так зародилась дружба с техникой, сыгравшая большую роль в его дальнейшей жизни.
...Молодой летчик начал службу в подразделении истребительной авиации и очень скоро стал классным воздушным бойцом.
Он был смел, силен и вынослив. Ему была присуща способность молниеносно реагировать на все окружающее и тотчас же принимать зачастую единственно правильное решение. Казалось, природа одарила его всеми качествами, необходимыми летчику-истребителю.
В начале тридцатых годов тактика действий истребителей была иной, чем в наше время. Они не поднимались на боевое задание парами или в составе звена, а летали в одиночку. Летчик в полете был свободен, как птица, и самолет, по меткому выражению одного писателя, казался ему лишь «металлической оболочкой его собственного тела». Истребитель в небе должен был рассчитывать только на свои силы, на свое знание техники. И это привлекало Коккинаки.
И все же он не стал летчиком-истребителем. В нашей авиации нашлось другое, более трудное дело, которое оказалось ему по плечу.
...С отличной аттестацией Коккинаки был командирован инструктором в ту самую авиационную школу, в которую его не хотели принять из-за незнания тригонометрии.
Он стал учить других и неустанно учился сам, оттачивая свое летное мастерство, совершенствуя знания авиационной техники. Нередко в свободные часы Коккинаки натягивал на себя комбинезон и уходил в мастерские — помогать механикам.
Молодая советская авиационная промышленность выпускала все больше и больше самолетов новых конструкций. Их надо было испытывать.
Открывался новый, постоянно действующий, фронт войны со стихией, за прогресс авиации, за безопасность полетов. В этой войне, как и во всякой другой, бывали раненые, бывали и невозместимые потери. Эта война требовала постоянного притока свежих сил.
Опытнейшие бойцы — лучшие летчики страны — становились испытателями. На заводах начали работать Громов, Чкалов. Шли неустанные поиски молодых, хорошо летающих и неплохо знакомых с техникой летчиков, чтобы пополнять ими ряды испытателей.
Владимиру Коккинаки предложили испробовать свои силы на испытательной работе.
Он с радостью согласился. Это было то, к чему он, может быть, даже отчетливо не сознавая, давно стремился.
Конструктор и пилот
Они встретились в 1931 году на авиационном заводе. Молодой конструктор Сергей Владимирович Ильюшин приступал тогда к проектированию своего первого самолета, а Владимир Константинович Коккинаки только начинал работать летчиком-испытателем.
Знакомство состоялось в заводском цехе, где стоял сделанный из фанеры в натуральную величину макет будущей машины. В кабине было установлено оборудование, как в настоящем самолете. Коккинаки залез в кабину, взял в руки штурвал.
— Удобно размещены приборы? Хорошо ли просматривается воздушное пространство?—спросил конструктор летчика.
Коккинаки ответил не сразу. Он долго сидел молча, мысленно проверяя, как будет действовать, когда построят опытный самолет и он первый поднимется на нем в воздух.
— Кажется, неплохо. Вот только, надо бы изменить...
Он дал несколько советов. Кое-что сразу принял конструктор, кое о чем поспорили, и Ильюшин увидел, что имеет дело с человеком, разбирающимся в технике.
Мало-помалу между ними установился такой взаимный контакт, когда один человек понимает другого с полуслова.
После нескольких полетов конструктор стал верить своему летчику-испытателю.
Творческое содружество дополнялось чувством большой личной симпатии. В жизненных путях и характерах конструктора и пилота было много общего, хотя один из них был южанином, а другой — северянином. Оба они родились в бедных семьях. Как и Коккинаки, Ильюшин рано начал трудовую жизнь. Он в молодости сменил множество профессий, был чернорабочим, возчиком молока, смазчиком на железной дороге, табельщиком, строителем на судоверфи, помощником машиниста на экскаваторе. Служа в армии, на Комендантском аэродроме в Петрограде, он стал авиамотористом и навсегда связал свою жизнь с авиацией.
Первый самолет конструкции С. В. Ильюшина — двухмоторная транспортная машина — вначале получил малозвучное название «ЦКБ» — Центральное Конструкторское Бюро. Позже самолет переименовали в «Москву».
«ЦКБ» испытывал В. К. Коккинаки. Последние недели перед тем как самолет вытянули из цеха на зеленое поле, Владимир Константинович сутками не отходил от него. Вместе с ведущим инженером и другими специалистами летчик-испытатель тщательно проверял действие каждого прибора, каждого механизма. Еще на земле он сроднился с новой машиной, изучил ее особенности и в какой-то мере представлял, как она будет вести себя в небе. Но у каждой машины есть свой неповторимый «характер», узнать который можно лишь в полете, и не в одном...
Изучение «характера» началось, как обычно, с наземных пробежек. Сначала самолет рулил по заводскому аэродрому со средней скоростью автомобиля. Постепенно летчик прибавлял газ, и новая машина уже мчалась по взлетной дорожке со скоростью отрыва от земли. Всем, кто находился на аэродроме, казалось, что вот-вот ее колеса отделятся от бетона и она взмоет в воздух, но летчик, разогнав самолет, сбавлял обороты моторов.
Потом начались подлеты. Самолет, словно нехотя, отделялся от земли и шел на высоте двух-трех метров. Полет продолжался считанные секунды, во время которых надо было оценить управляемость машины, ее устойчивость в воздухе.
Кажется все в порядке. Можно совершить прыжок в неизвестность — ведь каждый первый полет опытной машины по существу является трудным и дерзким прыжком.
...Заслуженный летчик-испытатель СССР Владимир Константинович Коккинаки за свою долгую летную жизнь испытал не один десяток машин — больших и малых, сухопутных и морских, военных и транспортных. Он разгонял самолет, машина отрывалась от земли, набирала высоту, и летчик не знал, благополучно ли он вернется на землю или санитарный автомобиль увезет его. Такова уж мужественная и опасная профессия испытателя!